ночевать снаружи, расседлали лошадей, вытащили спальники и легли спать бок о бок. Тот человек, который мне это рассказывал, посреди ночи проснулся оттого, что почувствовал, что кто-то прижимается к его свободному боку. Все крепче и крепче. Он разбудил своего приятеля, тот был очень раздражен и сразу потребовал, чтобы его сосед перестал на него наваливаться. И только тут сообразил, что его напарник лежит вовсе не с той стороны. Но он говорит, что у него было полное ощущение, что с другого бока тоже кто-то лежит — теплый… Когда они это сообразили — они даже не стали ждать рассвета. Поседлали лошадей и в темноте рванули оттуда. Всю ночь они проплутали, а утром случайно вышли на дорогу, которая вела в ту деревню, где они остановились. Когда они приехали туда без вещей, потому что они кинули там от страха все свое барахло, то местные жители сказали им, что они еще легко отделались. Что это очень нехорошее место, никто там не бывает, потому что там случаются всякие ужасы. Там раньше жил лесник с семьей, а потом сошел с ума и порубил всю семью топором. Этот малый, который мне все это рассказывал, говорил, что самое страшное было, когда лошади начали храпеть и рваться с привязи. Я почему-то сразу поверила… А здесь такие места бывают?
— Вот уж не знаю, — сказал Xаарт. — Но тут, конечно, в пещерах, в ущельях, в поваленных деревьях всегда может жить кто-то, кого не просто увидеть. Поэтому, когда останавливаешься в каком- нибудь месте, вроде этого, нужно вести себя осторожно. А вдруг ты в чужом доме?
Я невольно вздрогнула.
— Тут кто-то еще есть, ты хочешь сказать?
— Может, и есть. Ты никогда об этом не узнаешь, пока не сделаешь что-нибудь не то.
В котелке, в который Xаарт засыпал какиx-то листьев, закипела вода и я, наконец, смогла немного согреться. Эти клубни и действительно оказались чем-то вроде топинамбура, а моллюски и странные раки тоже были вполне съедобны. Уже когда мы поели и Xаарт сполоснул в реке котелок, я сказала:
— Послушай, ты говоришь, что здесь может кто-то быть. Но здесь действительно кто-то есть. Я сама видела.
— Ну что ты видела? — неохотно спросил Xаарт.
— Что-то в небе. Какой-то летательный аппарат. Xаарт, тут живет кто-то еще. Тот, кто умеет летать на таких штуках.
Он ничего не ответил.
— Xаарт, кто это был?
— Не знаю, — сказал он все так же неохотно. — Может быть, саарги.
— Xаарт, кто такие саарги?
— Никто не знает. Они сами по себе.
— Иx никто не видел? Никто не разговаривал с ними?
Он разозлился.
— Послушай, может хватит задавать вопросы? Ты все время спрашиваешь о таких вещах, о которых никто не говорит.
Значит, я была права. В здешнем мире есть еще что-то, спрятанное под покровом этой примитивной жизни. Что-то очень мощное, пугающее — настолько, что всем остальным удобнее считать, что этого вроде бы и нет. Какая-то фигура умолчания, тень, слабый намек на возможность иной жизни. Где-то, в этом полудиком мире, существовала высокоразвитая цивилизация.
Самое странное, что я тоже была испугана. Мне не хотелось бы встретиться с ними лицом к лицу.
Хаарт неловко сказал:
— Послушай, может ты думаешь…Я хочу сказать, это же ничего не значит. В вашем мире…
Я сообразила, о чем он.
— О, Господи, Xаарт. Я в ваши обычаи не лезу. Мне хватает того, что у меня есть. Ты что же, думаешь, что я буду устраивать тебе скандалы?
Он с явным облегчением сказал:
— От тебя всего можно ожидать. Если ты все время задаешь вопросы, которые задавать не принято…
— Но ведь я же спрашиваю только о том, что очень важно. Неужели ты не понимаешь?
Он не понимал, а я не могла объяснить. Что вопросы почему? и зачем? — очень важные вопросы. Что человек не может жить, не пытаясь объяснить того, что он видит вокруг себя…
Мы погасили костер и забились в расщелину в скалистом обрыве.
Было слышно, как шумит дождь, как хрустит гравий, когда лошади переступают с ноги на ногу. Небо над горами на горизонте слабо светилось и вершины чернели, точно вырезанные из бумаги. Это был не очень уютный мир. Такой же неуютный, впрочем, как и тот, другой. О чудесах и приключениях приятно читать, приятно пугать себя всякими страшными историями когда сидишь под одеялом в теплой комнате, а вьюга стучит в окно. А когда эти самые приключения случаются в жизни, то выясняется, что после езды верхом ноют все мышцы, что ты не знаешь, куда деваться от холода и что у тебя промокли ноги. Я уже вышла из того возраста, когда верят в героизм, завоевание и всякие такие штуки. Я ничего такого не хочу. Мне хватает нормального человеческого тепла, и размеренной жизни, и дома. Тем более, что все это так ненадежно.
К утру дождь прекратился. Над рекой, над каменистым обрывом и зарослями тростника стоял туман — такой, что уже в двух шагах ничего не было видно. Я спустилась к реке, набрала котелок и умылась — вода шла с гор, она была такая холодная…
Лошади отдохнули и шли легко, почти весело. Я почему-то думала, что мы будем держаться речного русла, но Xаарт очень быстро выбрался обратно на каменистую равнину. Теперь дорога вновь пошла под гору. Под ногами опять начало хлюпать, мы въехали в заросли папоротников, они были не очень высокие — всего по круп лошадям. Я поймала себя на том, что скучаю по лиственному лесу, по его мягким, влажным переливам, по нежным шепчущим листьям. Тут всегда было очень тихо.
Дорога наша шла в низину и, наконец, мы въехали в такой лес, которого я еще ни разу не видела. Что-то из учебника палеонтологии. Обычно, на переднем плане таких картинок всегда сидит гигантская стрекоза, но тут никаких таких тварей не было.
Очень крупные насекомые — они ведь дышат трахеями, — нуждаются в более высокой температуре, потому что кислород… ладно, неважно. Словом, я думаю, что на тех рисунках было градусов за тридцать. А тут было не слишком жарко. Просто душно и влажно. Под ногами росли фантастические грибы — огромные, яркие, целые созвездия таких грибов карабкались на коленчатые стволы папоротников и единственный шум тут исходил от наших лошадей. Мне не то, чтобы не нравилось здесь — просто было очень непривычно и хотелось поскорее убраться вон. Но, как оказалось, фактория леммов была именно в этом лесу.
Сначала я даже не поняла, что это жилище — так оно походило на какое-то природное образование. На чудом оказавшийся на суше коралловый риф, например. Перед нами неожиданно выросли гладкие розовато-серые стены, складчатые, плавные, они все время изгибались и замыкались сами на себя. Уже когда Xаарт нашел в этих стенах проход и повел лошадь по узкому лабиринту, я поняла, что мы въезжаем в факторию.
Она вся была такой — серые стены, от которых, казалось, исходил мягкий свет, перекрытия и проходы — иногда сверху выгибался потолок из такого же материала, иногда над головой вновь смыкались лопасти папоротников. Один участок стены равномерно вибрировал, издавая ровный еле слышный гул — я так, до сих пор и не знаю, что это было. Только когда мы углубились в это путанное переплетение коридоров, нам стали попадаться леммы — они не обращали на нас никакого внимания, занимаясь своими странными делами.
Мы миновали огромный зал, где на стенах, на потолке, везде росли плоские грибы — видимо, это было что-то вроде оранжереи. Из этого зала прямо-таки исходила волна теплого воздуха. Наконец, мы оказались в обширном помещении, частично перекрытом сводчатым потолком. Здесь не было углов, зато была масса закоулков и ниш в складчатых стенах — что-то вроде ячеек в Пчелиных сотах, но далеко не таких правильных — округлых, вытянутых, петлеобразных. Тут были люди. Я имею в виду, не леммы, а кейяр, люди, они были в пончо самых разных оттенков, мужчины и женщины. Иx было не много — человек пятнадцать. Они возились у очагов, сложенных в центре комнаты или сидели в этих стенных нишах. Потом выяснилось, что тут было по меньшей мере втрое больше народа — я просто не увидела тех, кто работал
