надо как-нибудь пережить.
Проселок влился в асфальтированную дорогу, и внезапная гладкость была как встряска. Я снова стала слышать.
— Слава богу, — произнесла Черри.
— Машина идет, прячьтесь! — крикнула нам Марианна.
Мы все заползли под толь, которым были накрыты гробы. Подо мной оказались внутренний слой толя и веревки. Толь издавал сухой запах плесени. И непонятно было, то ли здесь прохладнее, потому что в тени, то ли жарче из-за духоты. Мне показалось, что я услышала, как прошуршали мимо шины встречного автомобиля, но Марианна не дала отбой, и я не стала вылезать. В жарком полумраке мне был виден Зейн, и мы переглянулись мутными глазами, потом я улыбнулась. И он улыбнулся. До нас стал доходить юмор положения. Уровень неудобства поднялся до такой степени, что либо орать, либо смеяться.
Грузовик со скрежетом остановился. В наступившей тишине я услышала, как смеется Зейн. И раздался вопрос Черри:
— И что тут такого смешного?
— Приехали, мальчики и девочки, — сказала Марианна. — Можете вылезать.
Мы с Зейном вылезли на свежий воздух, еще продолжая хихикать. Черри глядела на нас обоих очень хмуро:
— Так что тут смешного?
Мы оба покачали головой. Тут либо ты поймешь юмор, либо нет. Объяснить это невозможно.
Марианна подошла к нам:
— Рада видеть, что вы в хорошем настроении.
Я провела руками по волосам, чуть ли не выжимая из них пот.
— Ладно хоть настроение хорошее. Больше ничего хорошего ждать не приходится.
Марианна нахмурилась:
— Столь молодым людям не к лицу пессимизм.
Она стояла, хладнокровная, собранная, в белой безрукавке, завязанной у пояса. Не рубашка до талии, но впечатление создавала такое же. Наряд завершали синие шорты и белые теннисные туфли. Светлые волосы увязаны в пучок. Они состояли из прядей: серебристо-седые, белокурые и просто белые. Возле глаз и рта залегли тонкие морщинки, которых ночью не было видно. Старше пятидесяти, но, как и у Верна, тело все еще поджарое и ловкое. Собранная, спокойная и куда как чистая.
— Мне надо помыться, — сказала я.
— Я следующая на очереди, — добавила Черри.
Зейн просто кивнул.
— Милости прошу ко мне, — сказала Марианна.
Грузовик стоял на гравийной дорожке у двухэтажного белого дома с желтыми ставнями, и по столбику веранды взбирались ползучие розы. Внизу стояли две большие кадки с белой и розовой геранью, цветы были махровые, хорошо политые. Коричневый двор изнывал под летним солнцем. Это мне даже понравилось — я не считала, что траву надо поливать. Небольшое стадо пятнистых курочек копалось в сухой пыли.
— Славно, — сказала я.
— Спасибо, — улыбнулась Марианна. — Сарай вон там, за деревьями. У меня есть немножко молочных коров и лошадей. А огород за домом, ты его увидишь из своей спальни.
— Спасибо, это будет здорово.
Она улыбнулась снова:
— И почему мне кажется, что тебя абсолютно не волнуют мои помидоры?
— Дай мне только помыться в душе, и они меня очень заинтересуют.
— Мы можем сгрузить гробы, и тогда пусть двое твоих леопардов идут мыться. Надеюсь, что горячей воды хватит на троих. Если двое пойдут вместе, мы ее сэкономим.
— Я ни с кем в душ не пойду, — сказала я, глядя на Черри.
Она пожала плечами:
— Мы можем пойти мыться вместе с Зейном.
Наверное, что-то выразилось у меня на лице, потому что она добавила:
— Мы не любовники, Анита. Хотя когда-то были. Это будет просто... уютно, когда друг друга касаешься. Это не секс, это... — Она оглянулась на Марианну, будто ища помощи.
Марианна улыбнулась:
— Прикосновение — одна из тех вещей, что объединяют стаю ликои или пардов в одно целое. Они постоянно друг друга трогают, перебирают друг другу шерсть. Заботятся.
Я непреклонно покачала головой:
— Я ни с кем в одну ванну не пойду.
— Тебя никто и не просит, — сказала Марианна. — Есть много способов создавать связи в стае, Анита.
— Я в стаю не вхожу.
— И много способов быть участником стаи. Я ведь нашла среди них свое место, а я не ликои.
Она оставила меня, Зейна и Черри разгружать гробы, а сама пошла уложить Натэниела. Черри и Зейн запихнули гробы в подвал, а потом пошли принимать свою совместную ванну.
Вход в подвал был снаружи, как в старинное подземное убежище на случай торнадо. Задняя дверь была ширмой на деревянных планках, и она громко клацнула, когда леопарды туда вошли. Марианна встретила меня у этой двери и преградила путь.
Она улыбалась и была спокойна посреди своей вселенной. От одного вида ее удовлетворенного лица мне стало не по себе и руки зачесались. Захотелось завопить и устроить такое, чтобы в ее вселенной начался такой же бардак, как в моей. Как она смеет быть такой спокойной, когда у меня в душе все так перепуталось?
— Что тебя тревожит, дитя? Я слышу твое беспокойство как гудение разъяренного пчелиного роя в стенах.
Неподалеку от дома, позади его, стояла шеренга сосен, как солдаты в карауле. В воздухе пахло вечным Рождеством. Обычно мне запах сосен бывал приятен, но не сегодня. Не рождественское у меня было настроение. Прислонившись под взглядом Марианны к выцветшим доскам стены, я почувствовала, как «файрстар» уперся мне в спину, я вытащила его и сунула спереди за пояс штанов. Если кто-то и увидит, так и хрен с ним.
— Ты видела Верна, — сказала я.
Ее серые, спокойные, непроницаемые глаза посмотрели на меня.
— Я видела, что ты сделала с его шеей, если ты об этом.
— Да, я об этом.
— Твоя метка на его шее доказывает всем нам следующее. Первое — что ты считаешь себя равной ему, а это заявление не слабое, и второе — что ты пока что недовольна его гостеприимством. Что-нибудь из этого верно?
Я на миг задумалась, а потом сказала:
— Я никого не признаю над собой доминантом. Тот, кто может избить меня до полусмерти или убить, все равно не выше меня. Сила еще не есть превосходство.
— Многие бы стали с тобой спорить, Анита, но я не из их числа.
— И — да, я пока что недовольна его гостеприимством. Ради вас я уничтожила почти всех вампиров Колина. Верн был доволен как верблюд, но все равно не дал мне вчера ночью взять с собой пистолеты. Если бы они со мной были, то не вышло бы так, что эти гады чуть не убили Джемиля, Джейсона, Зейна, да и меня, если уж на то пошло.
— Верн сожалел о своем поступке, иначе он бы не предложил тебе свою жизнь.
— Отлично, чудесно, но я не собиралась его метить. Не собиралась. Ты понимаешь, Марианна? Я это сделала не нарочно. Как ночью с мунином, утром не я владела мной. Меня соблазнил запах крови и теплого мяса. И это было... странно.
Она рассмеялась:
