— Странно? Лучшего слова ты не могла бы найти, Анита? Странно. Ты — Истребительница, сила, которой следует страшиться, но ты так... молода.
Я посмотрела на нее:
— Ты хочешь сказать — наивна?
— Ты не наивна в том смысле, в котором это слово обычно употребляется. Я уверена, что ты видела смерти и крови куда больше меня. Они немножко отравляют твою силу, эти смерть и кровь. Ты их привлекаешь и отталкиваешь одновременно. Но в тебе есть нечто, остающееся юным, даже вечно детским. Как бы тебя ни трепала жизнь, всегда будет в тебе что-то, что больше хочет воскликнуть «Вот это да!», чем «Черт побери!»
Я хотела съежиться под ее напористым взглядом, съежиться — или броситься наутек.
— Я теряю контроль над своей жизнью, Марианна. А мне очень важно, чтобы этот контроль был.
— Я бы сказала, что этот контроль для тебя — одна из самых важных вещей.
Я кивнула, зацепив волосами облезающую краску на стене, и отодвинулась, встала перед ней на пыльном дворе.
— А как я могу вернуть себе этот контроль, Марианна? Похоже, что у тебя есть ответы на все.
Она снова засмеялась — тем же трезво-постельным смехом.
— Не на все, но на твои вопросы — кажется, есть. Я знаю, что мунин снова явится за тобой. И это может случиться, когда ты меньше всего будешь его ожидать или когда тебе больше всего нужна будет эта твоя драгоценная власть над собой. Это может тебя ошеломить, может стоить тебе жизни твоих любимых, как могло случиться сегодня ночью. Только заступничество Верна удержало сегодня Ричарда от необходимости убивать, чтобы до тебя добраться.
— Райне это бы очень понравилось — утащить кого-нибудь из нас в могилу.
— Я ощутила радость этого мунина от разрушения. Тебя тоже привлекает насилие, но лишь когда оно служит высокой цели. Это инструмент, которым ты хорошо пользуешься. Ваша прежняя лупа любила насилие ради него самого, ради разрушения. Разрушение — это был смысл ее жизни. Есть тонкая ирония в том, что некто, так преданный отрицанию, был еще и целителем.
— Жизнь полна таких иронических моментов, — сказала я, не пытаясь скрыть сарказм в голосе.
— У тебя есть шанс превратить ее мунина, ее сущность, в нечто позитивное. В некотором смысле ты можешь помочь ее духу преодолеть какие-то аспекты его кармы.
Я нахмурилась, и Марианна подняла руки:
— Прошу прощения. Постараюсь свести философию к минимуму. Думаю, что могу помочь тебе вызвать и укротить мунина. Вместе мы сможем подчинить тебе все виды силы, которые тебе сейчас себя предлагают. Я могу научить тебя владеть не только мунином, но и этим твоим мастером вампиров, и даже твоим Ульфри-ком. Ты — их ключ друг к другу, Анита. Соединяющий их мост. Их чувства к тебе — часть той связи, что выковалась между вами тремя. И я могу сделать тебя из лошади — всадником.
В ее лице была уверенность, сила, на которую у меня среагировала кожа. Она верила в то, что говорила. Как ни странно, я тоже верила.
— Я хочу овладеть этим, Марианна, всем этим. Сейчас мне этого хочется больше всего, чего угодно — почти всего. Если я не могу это прекратить, я должна уметь этим управлять.
Она улыбнулась, и глаза ее сверкнули искорками.
— Отлично. Тогда начнем наш первый урок.
— Какой урок? — нахмурилась я.
— Пойди в дом, Анита. Твой первый урок ждет тебя, если твои сердце и разум ему открыты.
И она вошла внутрь, не дожидаясь меня.
Я осталась на летней жаре. Если мои сердце и разум ему открыты. Что это еще должно значить? Ладно, как говорит старая поговорка, только один способ выяснить. Я распахнула дверцу и вошла. Меня ждал урок номер один.
Глава 37
Марианна отвела меня в большую спальню на первом этаже, где разместила Натэниела. Утром комната была залита солнцем, но сейчас, около трех часов дня, она была затененной, почти темной. Окно открыли, и ветерок наконец нас нашел и задувал в комнату тюлевую занавеску. На кухонной табуретке стоял поворачивающийся вентилятор и обдувал кровать. На выцветших белых обоях виднелась еще строчка розовых цветов. В углу комнаты гигантской кляксой Роршаха темнела на потолке старая протечка.
Кровать была медная, на четырех ножках, покрашенных в белый цвет. Покрывало переходило в подзор и казалось сделанным вручную с многочисленными вставками сиреневых и розовых цветов. Марианна его свернула, перед тем как уложить Натэниела, и положила на большой кедровый комод у окна.
— Слишком жарко, — объяснила она.
Натэниел лежал голым на розовых простынях. Марианна подоткнула их ему под бедра, по- матерински погладив по плечу. Я хотела было выдвинуть возражения против такой наготы, но впервые разглядела раны.
Чьи-то когти располосовали его глубоко и широко, начиная от середины спины и вниз к правой ягодице. Рана на спине была глубокая и рваная, понемногу становясь менее глубокой книзу. Покрыть такую рану одеждой было бы больно, и очень.
Я удивилась, что Натэниел раньше не показал мне раны. Обычно он такие легенды придумывал, чтобы блеснуть телом — что же случилось?
Марианна показала мне на телефон возле кровати:
— Это на случай, если позвонят твои друзья из полиции. Для обычных звонков у меня есть радиотелефон, а этот я держу для дел стаи.
— Чтобы никто случайно не подслушал радиотелефон, — сказала я.
Марианна кивнула и подошла к столику, где было посередине овальное зеркальце и ящики с мраморными ручками.
— В детстве, когда мне бывало обидно или одиноко, особенно в такую жару, мама мне расплетала волосы и начинала причесывать. Причесывала до тех пор, пока они не ложились шелком мне на спину. — Она повернулась ко мне со щеткой в руках. — И даже сейчас, когда у меня плохое настроение, для меня самое большое удовольствие, если меня кто-нибудь расчешет.
Я уставилась на нее:
— Ты предлагаешь мне тебя расчесать?
Она улыбнулась светло и очаровательно, и я этой улыбке не поверила ни на грош.
— Нет, я предлагаю тебе расчесать волосы Натэниела.
Я уставилась еще пристальнее:
— Не поняла?
Она подошла ко мне, протянула мне щетку все с той же чересчур жизнерадостной улыбкой на лице.
— Частично ты уязвима для Райны потому, что слишком стеснительна.
— Я не стеснительна!
— Скажем тогда, стыдлива.
Я нахмурилась:
— И что это должно значить?
— Это значит, что каждый раз при виде раздетого ликантропа ты смущаешься. Каждый раз, когда кто-то из них к тебе прикасается, ты воспринимаешь это сексуально. А это не всегда так. Здоровая стая ликои или пардов построена на тысячах мелких прикосновений. На миллионах маленьких утешений. Вроде как когда строишь отношения с возлюбленным. Они растут и крепнут с каждым прикосновением.
