— Несколько грубо.
Ричард покачал головой.
— Ты не понимаешь, Анита. Сила есть сила. Мы можем кидаться малолитражками. Если не осознаешь своей силы, то не можешь ее контролировать. — Он внезапно поднял на меня глаза, глядя из- под завесы волос. Таков был любимый жест Габриэля, будто волосы утешительно напоминали мех. — Ты — первая женщина не ликантроп, с которой я был близок с тех пор, как сам им стал.
— Пожалуй, я польщена.
— И я все еще боюсь тебя поранить, как мой друг поранил свою подругу, или еще каким-нибудь способом из тысяч других. Во время секса теряешь над собой контроль — это ведь тоже входит в удовольствие. Я никогда не имею права терять контроль — полностью терять. Разве что с женщиной- ликантропом.
Я посмотрела на него.
— Ричард, что ты пытаешься сказать?
— То, что ты хочешь встречаться с нами обоими. И близкой быть с нами обоими. Мне это очень не нравится, но...
Я смотрела на него в упор, и мне очень не нравилось, что он не закончил фразу. Нервировало.
— Но что, Ричард?
Он отвел волосы двумя руками, его напряженное лицо открылось полностью.
— Но я буду встречаться с женщинами-ликантропами.
Я так и уставилась на него, не отводя глаз.
— Скажи что-нибудь, — попросил он.
Я открыла рот. Закрыла. Открыла снова.
— Ты хочешь сказать, что будешь и дальше спать с Люси.
— Не с Люси, она... ты ее видела. Она никогда не сможет быть лупой стаи.
— Так ты будешь продолжать испытания новых луп?
— Не знаю, буду или нет, но если ты спишь с Жан-Клодом, у меня есть право спать с другими.
С этим я не могла спорить, хотя и хотелось.
— Ты все еще стараешься вынудить меня бросить Жан-Клода.
— Нет, — возразил он. — Я только говорю, что если ты со мной не моногамна, то почему должен быть моногамен я?
— Думаю, нипочему. Кроме... я думала, мы друг друга любим.
— Любим. Я тебя люблю. — Он встал и подобрал с пола джинсы. — Но ты не настолько меня любишь, чтобы оставить Жан-Клода. Почему я должен любить тебя настолько, чтобы бросить всех остальных?
Я смотрела на него, и глаза у меня заполнялись слезами.
— Сволочь ты.
Он кивнул, влез в штаны, не надевая трусов, аккуратно застегнул молнию.
— Самая гадская штука в том, что я действительно люблю тебя настолько, что готов бросить всех остальных. Я просто не знаю, смогу ли я делить тебя с Жан-Клодом. Не знаю, вынесу ли мысль о том, что ты в его постели. Когда я думаю, как вы вместе, это меня доводит... — Он мотнул головой. — Я пошел в душ. Все-таки надо заниматься троллями.
Я даже не знала, с какого конца начать обдумывать его слова. Слишком много всего сразу. Когда смущаешься, начинай думать о деле.
— Мне надо пойти с тобой и поговорить с биологами. Надо узнать, действительно ли землю покупает Фрэнк Найли. Тот парень, что остался сегодня без руки, его дико боялся. Чтобы человек в окружении вервольфов задумался, выдавать или нет, этот тип должен быть действительно страшным. Обычно риэлтеры такими не бывают.
Ричард шагнул к кровати, обнял меня за талию, поднял и поцеловал. Прижал к себе, будто хотел вползти в меня через рот и обернуть вокруг себя. У меня перехватило дыхание, пока он не посадил меня обратно.
— Я хочу касаться тебя, Анита. Хочу держать тебя за руку и счастливо улыбаться, как идиот. Хочу, чтобы мы вели себя как влюбленные.
— Мы и есть влюбленные.
— Тогда на сегодня отбрось все сомнения. Просто будь со мной так, как мне всегда хотелось. Если я захочу сегодня к тебе прикоснуться, я не хочу бояться отказа. Я хочу, чтобы эта ночь все поменяла.
— Ладно, — кивнула я.
— Что-то ты не очень уверена.
— Я бы рада бродить с тобой, держась за ручки, Ричард. Я только подумала, что... Ой, Ричард, что же мне, черт возьми, сказать Жан-Клоду?
— Я спрашивал у Жан-Клода, что изменили в тебе метки, насколько труднее нанести тебе физический вред. Он понял, зачем я спрашиваю. В конце концов я рассказал ему грустную историю о моем собрате и его погибшей подруге.
Я уставилась на Ричарда:
— И что он?
— Он сказал: «Доверься себе, mon ami. Ты же не твой друг из этой печальной истории. И Анита — не человек. Из-за нас она стала чем-то большим. Мы оба жмемся к ее человеческой сущности, будто это последний огонек свечи в царстве тьмы. Но самой нашей любовью мы делаем ее менее человеком — и одновременно более».
У меня брови полезли на лоб:
— Ты все это запомнил?
Ричард посмотрел на меня — долго, внимательно. И кивнул.
— Запомнил, потому что он прав. Мы оба любим тебя, каждый по-своему, но по похожим причинам. Не только власть влечет его к тебе. Ты в нем видела монстра, и то, что это теперь не так, уменьшает его ощущение себя как монстра.
— Кажется, вы с ним вели долгие беседы.
— Да, о переживаниях, объединяющих мужчин, — ответил Ричард, и в голосе его прозвучала усталость и горечь.
— И еще, похоже, вы обсуждали с Жан-Клодом, будешь ли ты спать со мной, раньше, чем ты это со мной обсудил.
— Напрямую — никогда. Никогда в подобных словах.
— И все-таки это очень похоже на испрашивание разрешения.
Ричард снова стоял в дверях ванной.
— Что бы ты сделала, если бы мы с тобой переспали, а Жан-Клод попытался бы за это меня убить? Ты бы его убила, чтобы защитить меня?
— Ох... не знаю. Я... я бы не дала ему тебя убить.
— Вот именно, — кивнул Ричард. — Если бы Жан-Клод убил меня, или я его, или ты кого-то из нас, даже если бы остальные пережили его гибель при тех метках, которые потянули бы в могилу нас всех, даже если бы выжили ты и я, ты бы никогда себе не простила, что убила его. Никогда бы не стала прежней. И жизни вместе у нас бы не было. Даже мертвый, ушедший навеки, Жан-Клод остался бы с нами.
— И ты попробовал воду, — сказала я.
— Я попробовал воду, — кивнул Ричард.
— Ты спросил у него разрешения.
И снова он кивнул:
— Я спросил у него разрешения.
— И он его дал, — сказала я.
— Наверное, Жан-Клод знает, что, если бы он меня убил, ты бы убила его. Ты бы принесла в жертву нас всех ради одного из нас.
Это было правдой. В такой формулировке выходило глуповато, но все равно правда.
— Да, наверное.
