– Твой испуг, когда ты поняла, где оказалась. Я сел там, где потемней, потому что ближе к фонарю я бы уже не спрятался – слишком светлая одежда.
Он встал и подошел к кровати – усмешка за время этой короткой прогулки куда-то подевалась, – прислонился плечом к резному столбику кровати и запахнул плащ поплотнее, словно замерз. Волосы, украшенные лозами и листьями, большей частью скрывались под плащом, а вокруг головы образовывали подобие капюшона.
– А остальные где? – спросила я.
– Набирают добровольцев, – ответил Иви.
Гален, лежа на животе, слегка приподнялся, чтобы разглядеть Иви и Дойла.
– Хватит цедить слова в час по чайной ложке. Расскажи толком, что случилось, пока мы спали.
То, что меня испугало, Галена только разозлило.
Я услышала, как отворилась дверь в ванную, а потом в свете фонаря на пороге показался Рис. На нем тоже был плащ, и на виду остались только лицо и волосы.
– Вы многое пропустили, – устало сказал Рис.
Он подошел к кровати, став чуть впереди Иви.
– Настолько много, – подхватил Дойл, – что я не знаю, с чего и начать.
– И почему меня это не успокаивает? – хмыкнул Гален.
– Он не собирался нас успокаивать, – сказал Никка. – Он – Мрак, неумолимый и пугающий.
Я попыталась сесть, и у меня на животе что-то трепыхнулось, Я вздрогнула, глянула вниз и обнаружила, что все это мне не приснилось. Во мне сидела ночная бабочка, точно на месте бывшей раны. Я оперлась на локоть и осторожно потрогала верхние серо-черные крылышки бабочки. Она раздраженно дернулась, блеснув красно-черным великолепием нижних крыльев – кровью и тьмой, превращенными в сияние. Крылья хлопнули мне по животу, и я могла бы поклясться, что почувствовала царапанье под кожей. Я снова потянулась к бабочке – на этот раз к голове с перистыми усиками. Пока я не дотронулась до нее, она сидела спокойно, а под прикосновением распахнула крылья и будто попыталась отпрянуть. Я явственно ощутила ее движение – нижняя часть тела бабочки била утоплена в мою плоть.
Я отдернула пальцы и разглядела на них цветную пыльцу, как будто прикоснулась к настоящей бабочке.
– Да что же это, во имя Дану[23]?!
– Это ненадолго, Мерри, – сказал Дойл. – Вскоре она станет только рисунком на твоей коже.
– Вроде татуировки? – спросила я.
– Да, что-то близкое.
– А сколько еще она будет вот так двигаться?
– Несколько часов.
– Ты такое видел раньше, что ли?
– Видел, – ответил за него Никка, повернувшись ко мне и тоже опершись на локоть. В ямке между его ключицами белел цветок, очень яркий на темно-коричневой коже. Желтая сердцевинка и пять белых лепестков поднимались над поверхностью тела, но стебель терялся в коже. Как и моя бабочка, цветок был живым и настоящим, но впаянным в тело.
Гален перевернулся на бок и показал мне правую руку. Чуть ниже плеча сидела бабочка размером почти во всю ширину руки. Желтые в черную полоску крылья распластались по руке, словно беззаботное создание сидело на цветке и наслаждалось сладким нектаром.
– Кажется, ее нисколько не беспокоит, что она попала в плен, – сказал Гален.
Я уставилась на мою собственную бабочку.
– Но они должны беспокоиться, должны пытаться освободиться! Почему они не хотят улететь?
– Они не настоящие, – сказал Дойл.
– Настоящие, – возразил Никка.
Дойл нахмурился было, но потом кивнул.
– Может быть, слово 'ненастоящие' не совсем подходит. Но это не обычные животные, которые страдали бы, лишившись свободы.
Я снова потрогала крылья, и бабочка нервно ими дернула. 'Оставь меня в покое', – сказала она так ясно, как только могла. Желудок у меня будто ухнул вниз – таким странным было ощущение чего-то живого, движущегося прямо во мне. Мои прикосновения ее беспокоили. Я снова легла на подушки, закрыв глаза и стараясь дышать ровно, чтобы справиться с этим ощущением.
– В тебе тоже ее ноги шевелятся? – Гален, похоже, был рад этому обстоятельству не больше меня.
– Да, – подтвердила я.
– Не так уж это приятно, – сказал он.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Он выглядел зеленее обычного.
– Перестаньте их гладить, и они успокоятся, – посоветовал Рис.
Я вгляделась в переливы черной, красной, серой и даже белой пыльцы, измазавшей мои пальцы.
– Что же это за создания?
– Они превратятся в рисунки, – повторил Дойл, – знаки власти.
Я перевела взгляд на него.
– Ты имеешь в виду татуировки, которые когда-то носили сидхе? Но разве они не были скорее похожи на родимые пятна?
– Кое-кто с ними рождался, это верно, но не все.
– Многие приобретали их позднее, входя в силу, – подростками или даже взрослыми, – пояснил Рис.
– Помню, отец мне рассказывал, что люди стали раскрашиваться перед битвой, подражая нашим татуировкам. Знак божества, который должен был их защитить.
– В древности знаки на телах действительно защищали наших последователей, – сказал Дойл. – Защищали лучше всякого оружия, ведь они были проводником силы сидхе, к которому взывал этот знак.
Я заметила, что Дойл говорит официальным, довольно холодным тоном. Он из-за Иви осторожничал, или что-то стряслось?
– Мы были их богами, – вздохнул Рис.
– Богами мы не были, – отрезал Дойл, и голос его стал ниже от гнева. – Мы себя ими считали. Но когда настоящие боги ушли, мы поняли разницу. – Он уставился в темноту, словно смотрел куда-то далеко и на много лет назад. – Люди обнажились перед битвой, нанесли на себя наши символы и были разбиты, потому что в символах больше не было силы.
– Эти кельты здорово упрямые, – грустно хмыкнул Иви. – Раскрашивались еще очень долго после того, как знаки перестали действовать.
– Они думали, что в этом их вина, – сказал Дойл. – Что они недостойны. И они пытались снова завоевать наше одобрение.
Он отвернулся, я видела только сбегавшую по плащу черную косу.
– Это мы были недостойны.
– Так, хорошо, – сказала я. – А с чего этот приступ самоедства? Что я пропустила?
– Он дуется, – ухмыльнулся Рис.
Дойл слегка повернул голову, одарив Риса взглядом, от которого всякий другой сбежал бы с воплями.
– Я не дуюсь.
Рис ухмыльнулся шире.
– Дуешься. Тебя задело, что знаки власти появились на телах Галена и Никки, а не на твоем. Двое, никогда прежде не имевшие татуировок, теперь ими украшены, а мы – нет. – К концу этой фразы его улыбка померкла.
– Никогда не слышал, будто получить отметины – больно. Я думал, они просто возникают.
– И так бывало, – согласился Рис. – Но первые пришли с кровью, и это было чертовски больно.
