Космический челнок, скрипя приводами и чихая дюзами, полз над густой растительностью инопланетных джунглей. В это невозможно было поверить, и все же надежный, как российский рубль, ионный двигатель производства санкт-петербургского авиакосмического завода барахлил. Впрочем, его ресурс явно не предусматривал подобных нагрузок. Двигателю изрядно досталось от нападения инопланетных тварей, экстренных режимов взлета и посадки, да и агрессивная кислотная среда в верхних слоях атмосферы Заповедника не прошла для челнока даром.
Коля Сумароков, занявший место первого пилота, выглядел подавленным. На замечания со стороны он реагировал вяло, только бормотал себе под нос:
— Мы не сможем подняться на орбиту! Не сможем улететь далеко! Нам отсюда не выбраться! Сто, двести километров — и мы рухнем... Надо садиться! Садиться!
Ян Новицкий время от времени взбадривал пилота, тыкая его в спину стволом лучевого автомата. Пистолет Новицкий отложил, как менее надежное и эффективное оружие. Изощренное издевательство доставляло на удивление бодрому, веселому штурману явное удовольствие.
— Коляныч, гляди веселее! Мы же живые пока, так или не так?!
— Так, — вздрагивал от очередного тычка Сумароков и снова бормотал: — Но ненадолго! Ненадолго! Садиться надо... Или я просто не знаю, чем все это может закончиться...
— И я не знаю, — сумрачно изрек Кияшов, вглядываясь через иллюминатор в переплетение зеленой листвы и толстых лиан. Порой по джунглям пробегала быстрая рябь — какие-то крупные существа перемещались там, внизу, под брюхом челнока. То ли преследовали плывущий в небе объект, то ли охотились на более мелких тварей. Присутствие внизу хищников и бесконечная даль опасных джунглей подавляли.
От экипажа корабля «Семаргл», насчитывавшего на старте сто семьдесят мужчин и десять женщин, уцелело всего восемь человек. Если, конечно, считать тех, кто добрался до челнока. Вероятность того, что остался в живых кто-то из потерявшихся на планете или сумевших покинуть «Семаргл», была крайне низкой.
Спастись удалось Николаю Сумарокову, Яну Новицкому, Инне Лазуренко, Антону Делакорнову, старпому Кияшову, разведчику Байраму Камалю, Кириллу Яловеге («Два механика — это уже неплохо!» — обрадовался Евграф Кондратьевич) и доктору Химелю. Правда, он потерял сознание, когда у самого трапа на него спикировал с неба сфицерапс. Летающую гадину прежде, чем она успела схватить доктора, точным выстрелом сбил штурман. Затем Ян Новицкий погладил приклад лазерного автомата и оскалился, как делал всегда, если случалось что-то, казавшееся ему забавным. По странному стечению обстоятельств, то, что казалось забавным штурману, для всех остальных было сопряжено с неприятностями и даже угрозой для жизни.
— Всегда мечтал сотворить что-нибудь эдакое! — сообщил Новицкий. — Знал бы, ха-ха-ха, что это Химель, дважды подумал бы, прежде чем стрелять.
Штурман смеялся так противно, что оставшиеся в живых члены экипажа одарили его полными ненависти взглядами — хорошо ему было отсиживаться за плотной обшивкой челнока, пока они рисковали жизнью!
— Надо садиться прямо сейчас, иначе все... иначе смерть! — не успокаивался Сумароков.
— Да куда тут садиться? — хмуро поинтересовался Кияшов. — Садились уже, хватит... Там внизу только и ждут, что мы сядем. Давай-ка не раскисай, парень. Место надо выбрать с умом. От джунглей этих паршивых подальше... Чтобы обзор хороший был и чтобы сами мы были, как вошь на лысине, — то есть с неба хорошо заметные.
— Зачем нам быть заметными с неба? — удивился Яловега.
— Ну как зачем? — Кияшов посмотрел на старшего механика с нескрываемым сочувствием, так смотрит на неисправимого кретина доктор-клонофизиолог[5]. — А как иначе нас обнаружит спасательный корабль?!
— В джунглях проще найти еду, — подала голос Инна Лазуренко. — А в пустынных местах отсутствует пропитание для белковых форм жизни. Мы — тоже белковая форма жизни.
— Удивила! — проворчал Яловега. — Ясное дело — белковая. Еда — это самое важное. — Глаза старшего механика блеснули прямо-таки по-волчьи. — А есть уже охо-о-ота. Я бы сейчас собственную ногу съел. А лучше — чужую. Только, сдается мне, в этих джунглях мы сами станем едой. Что, кто-то еще этого не понял?
— Понял! Я все понял, — заскулил Сумароков. — А вот вы ничего не хотите понять! Если бы не вы, челнок можно было поднять на орбиту! Наш корабль цел! Мы могли бы вернуться домой! А теперь — не можем! И как нам быть? Ну как?!
— Хотя звездолет и не взорвался, улететь на нем мы никуда не сможем, — объявил Кияшов. — Для самых тупых объясняю: цел и не взорвался — совсем не одно и то же.
— Мы же можем туда вернуться, — промычал Сумароков. — Там есть еда! Вода! И нет этих тварей!
— Одни идиоты на борту. — Евграф Кондратьевич покачал головой, словно удивлялся — и как он раньше не заметил столь очевидной вещи: — И куда только капитан смотрел, когда набирал вас в команду?
— Почему нам нельзя вернуться? Почему?
— Коля, ты перенес сильный стресс, — заметил Байрам Камаль, — послушай, что я скажу. Хотя планетарные двигатели остались целы, корабль, скорее всего, выгорел изнутри полностью... Вон дым как валил, когда мы улетали! На орбиту возвращаться опасно. Да и кислородная установка челнока не работает... Туда и обратно слетать нам не хватит воздуха, даже если бы энергетический ресурс не был выработан. Но в одном я с тобой согласен. — Он повернулся к остальным. — Пора прекращать кружить над планетой. Предлагаю, как и сказал Евграф Кондратьич, сесть в приметном месте и попробовать там закрепиться. Если продержимся некоторое время, может, нас успеют найти...
— Лет через тридцать нас найдут, в самом лучшем случае! — фыркнул Антон. — Когда радиосигнал SOS с «Семаргла» дойдет до какой-нибудь обитаемой станции. А с этой станции пошлют сообщение на Землю. Там примут решение, какой спасательный корабль высылать на наши поиски... И стоит ли его вообще высылать...
— Не дрейфь! Поохотимся пока на этих тварей! — хмыкнул Новицкий, поглаживая приклад автомата. — Эх, и повеселимся! Да их и есть, наверное, можно. Я бы не отказался от пары кусков жареного инопланетного мясца. Гы...
Кияшов кинул на него такой красноречивый взгляд, что всем стало ясно — представься такая возможность, и старпом удавил бы чересчур оптимистичного штурмана. Чтобы как-то отвлечься от навязчивых мыслей об убийстве Новицкого, Евграф Кондратьевич шумно выдохнул и поинтересовался:
— Как там Химель?
Инна, которую определили присматривать за доктором, сообщила:
— Мне кажется, отходит потихоньку.
— Отходит? — заинтересовался Яловега. — Может, вышвырнем его тогда за борт? Никого из погибших все равно хоронить не стали... Да и нашему доктору почести, кажется, ни к чему. Он при жизни всегда скромный был...
Михаил Соломонович протестующе забулькал, но Яловегу это ничуть не смутило. Он направился к доктору с непонятными намерениями — то ли действительно собирался выбросить его за борт, то ли хотел удостовериться в том, что Химель уже не жилец.
— Я не то имела в виду, — сконфузилась Инна, — Михаилу Соломоновичу чуть лучше. Просто он, когда падал, ударился головой о ступеньки трапа. Но скоро уже, наверное, будет на ногах.
Доктор попытался подняться, перепуганный перспективой оказаться за бортом, но девушка мягко уложила его обратно.
— Видите, он меня хорошо понимает.
— Тогда ладно. Ищите взаимопонимание дальше! Повезло же Химелю, — осклабился старший механик. — И живой, и такая девушка рядом! А некоторыми сейчас, между прочим, дикие звери закусывают... Кстати, Инна, ты всегда работала биологом?
