Гарри Гаррисон
Крыса из нержавеющей стали призвана в армию
Я слишком молод, чтобы умирать. Мне всего-навсего восемнадцать. Но сейчас вы смело можете назвать меня покойником. Пальцы слабеют, ладони — скользкие от пота, а под ногами — километровая бездна. Я попал в беду, в нелепую ловушку, и винить меня в этом, кроме себя, некого. Как много мудрых советов я дал себе за всю жизнь, как много получил их от Слона, — а что толку? Опять, не зная броду, полез в воду. Наверное, я заслуживаю такого конца. Крыса из нержавеющей стали на поверку оказалась очень даже ржавеющей. Край металлической двери очень скользкий, необычайно трудно держаться за него кончиками пальцев. Носки ботинок едва зацепились за выступающий фланец, а каблуки висят над бездной. Стоять так долго на цыпочках — настоящая пытка, но боль в пальцах — ничто по сравнению с пламенем в кистях и предплечьях. А ведь план казался таким простым, четким и логичным. Но теперь-то я знаю, какой он сложный, путаный и бессмысленный!
— Джимми ди Гриз, ты идиот, — бормочу я сквозь стиснутые зубы и только сейчас замечаю, что до крови прикусил губу. Я разжимаю зубы и сплевываю — тут правая рука срывается. Безумный страх придает мне сил, и я каким-то чудом ухитряюсь снова зацепиться за верхний край двери. Но силы уходят быстро, и я жду близкого конца. Отсюда не выбраться. Вскоре пальцы разожмутся, и я полечу вниз. С тем же успехом можно отцепиться сию секунду, не продлевая мучений.
«Нет, Джим! Не сдавайся!»
У меня шумит в ушах, в голове раздаются глухие удары, и кажется, что голос доносится издалека. И я не узнаю свой голос — он стал выше, богаче интонациями. Такое чувство, будто ко мне обращается сам Слон. Это его мысль, его слова. И я держусь, не зная толком, зачем. А снизу доносится далекий гул. Гул? В шахте темно, как в могиле. Неужели кто-то включил магнитный лифт? Я с трудом — окостенела шея — наклоняю голову и вглядываюсь во мрак. И спустя какое-то время вижу крошечный огонек. Кабина движется вверх. Что с того? В здании 233 этажа. Велики ли шансы, что кабина остановится как раз подо мной и я смогу легко и спокойно сойти на крышу? «Астрономически малы», — горько думаю я, а подсчитывать их точнее мне почему-то не хочется. А вдруг кабина поднимется на этаж выше, размазав меня по стенке? Такое вполне возможно. Огонек приближается, мои зрачки с каждой секундой расширяются, гул двигателя нарастает, налетает ветер… Конец! Да, конец — подъему кабины. Она останавливается как раз подо мной. Я слышу, как раздвигаются створки двери, слышу голоса двух охранников.
— Я тебя прикрою. Но и ты не зевай, когда будешь осматривать холл.
— Он меня прикроет! Вот уж спасибо! Я вроде бы не вызывался добровольцем.
— Ты не вызывался — я тебя назначил. У меня два шеврона, а у тебя сколько? То-то. Выходит, тебе идти.
Охранник с одним шевроном невнятно выругался и вышел из кабины. В ту же секунду моя левая нога бесшумно ступила на крышу. Кабина покачнулась, но стоявший в ней человек ничего не заметил. Не так-то просто мне после всего было двигаться. Мускулы свело судорогой, скрюченные пальцы онемели. Стоя на одной дрожащей ноге, не в силах оторвать пальцы от края двери, я казался себе последним идиотом.
— В холле пусто, — донесся издалека голос охранника.
— Проверь память монитора, не засек ли он кого постороннего.
Неразборчивые ругательства. Щелканье тумблеров. Оторвав-таки от двери правую руку, я попытался с ее помощью оторвать левую.
— С восемнадцати ста, когда последний служащий ушел домой, здесь никто не появлялся.
— М-да, загадка, — буркнул охранник с двумя шевронами. — Датчики зарегистрировали, что кабина поднялась на этот этаж. Мы спустили ее вниз. И никто, говоришь, здесь не выходил?
— Нет тут никакой загадки. Просто лифт поехал сам собой. Механизм сработал вхолостую.
— И не хочется с тобой соглашаться, но делать нечего. Поехали вниз, доиграем партию в картишки.
Охранник с одним шевроном вернулся, дверь лифта закрылась. На этаже, где находилась тюрьма, они вышли. Тем временем я пытался дрожащими пальцами распутать узлы, в которые превратились мои мускулы. Как только удалось это сделать, я открыл люк в крыше, проник в кабину и осторожно выглянул. Картежники скрылись в караулке. С бесконечной осторожностью я вернулся в камеру тем же путем, каким выбрался: медленно прокрался, прижимаясь к стене
— будь у меня хвост, он бы обязательно поджался, — стараясь как можно меньше шуметь, отпер замки дверей в коридоре, открыл дверь своей камеры, заперся изнутри и спрятал отмычку в подметку. После чего завалился на кровать со вздохом, который мог слышать весь мир. В тюремном безмолвии я не решался заговорить, зато мысленно кричал во весь голос.
«Джим, ты самый безнадежный идиот на свете! Никогда, повторяю, никогда не поступай так, как сегодня!» «Не буду», — хмуро пообещал я себе. Эти слова накрепко засели в моей подкорке. В том, что я безнадежный идиот, сомневаться не приходилось — пытаясь удрать из тюрьмы, я совершил все возможные ошибки. Теперь предстояло разобраться, можно ли было их избежать. Я слишком торопился. А спешить не следует никогда. Капитан Варод из военной полиции Космической Лиги утверждал, что ему известно, где я прячу отмычку. Народ верит в закон и порядок, но не считает, что за мелкие проступки, совершенные мной на родной планете, так уж необходимо выдавать меня властям. С чем я сразу и полностью согласился. «А если я знаю, где твоя отмычка, но не отбираю ее, — продолжал капитан, — то и ты не должен пытаться убежать раньше, чем дождешься этапа». Дождаться этапа! Да мне ничего так не хотелось, как подольше посидеть в этой комфортабельной, больше напоминающей санаторий, тюрьме Лиги на планете Стерен- Гвандра, о которой я не знал ничего, кроме названия. Я наслаждался отдыхом после тягот и лишений, перенесенных на рабовладельческой Спиовенте, и настоящей едой после помоев, которые там называют пищей. Да, я научился ценить такие вещи. Я радовался жизни и копил силы, готовясь к неминуемому освобождению. Так зачем, спрашивается, бежать отсюда? Да из-за нее, женщины, существа противоположного пола, которое я и видел-то один миг, но сразу узнал. Один быстрый взгляд — и куда девался весь мой здравый смысл? Мною завладели эмоции, и вот результат — я лежу на тюремной койке и кляну себя за неосторожность. Эх, осел я, осел! Вспомнив, с чего началось это идиотское приключение, я скривился от отвращения к себе. Это случилось во время прогулки, когда заключенных выпустили в огороженный бетонными стенами внутренний двор и позволили слоняться под ласковыми лучами двух солнц. Я бродил от стены к стене, стараясь не замечать своих товарищей по несчастью, не видеть их скошенных лбов, сросшихся бровей, слюнявых оттопыренных губ. Все они — отпетые уголовники, пробу негде ставить, и тем, что я оказался среди них, отнюдь не следовало гордиться. Внезапно их что-то взбудоражило, нечто особенное всколыхнуло дряблые мозги, и ребята с хриплыми возгласами и похабными жестами бросились к решетке, перегораживавшей двор пополам. Утомленный однообразием тюремной жизни, я заинтересовался причиной столь бурной реакции заключенных и вскоре определил ее: женщины. Только бабы да крепкая выпивка могли интересовать этих кретинов. Среди женщин, слонявшихся по ту сторону ограды, были три новеньких. Две из них, слепленные из того же теста, что и мои «приятели», тоже хрипло орали и делали интересные жесты; третья молчала и недовольно отворачивалась от своих товарок. Ее походка показалась мне знакомой. С чего бы? Прежде я ни разу не был на этой планете, меня привезли сюда против моей воли. Я прошел вдоль изгороди до конца, ткнул суставом согнутого пальца в волосатую шею одного из уголовников, и когда бесчувственное тело съехало вниз, занял его место.
Меньше чем в метре я увидел знакомое лицо. Никаких сомнений — я встречал эту женщину, я знаю ее имя! Бибз, девушка из экипажа капитана Гарта. Я сразу решил: необходимо с ней поговорить. Возможно, она знает, где находится Гарт. Ведь это он высадил нас на гнусной Спиовенте, это на его совести смерть Слона. А значит, его смерть будет на моей совести. Пусть только попадется мне, каналья! Вот так, не потрудившись хорошенько подумать, я совершил нелепую попытку к бегству. Лишь случайность уберегла
