радости.
В этот момент щелкнул замок и дверь чуть приоткрылась.
– Что он просил передать?
На нас смотрело лицо Лидии Тимофеевны. Но это было только ее лицо. Самой ее как будто здесь не было. Тень отца Гамлета – женский вариант.
Или полгода в Освенциме.
– Лида…
Такого Елена Николаевна, видимо, все-таки не ожидала. Старый вопрос – верите ли вы в загробную жизнь?
– Боже мой, Лида…
– Что он просил передать?
– У тебя такое лицо…
Лидия Тимофеевна молча развернулась и исчезла в глубине квартиры. Дверь осталась открытой. Ей, кажется, было плевать на дверь.
Елена Николаевна осторожно переступила порог и потянула меня за собой. Внутри было темно. В единственной комнате и на кухне окна были закрыты шторами. Как в склепе. Свет почти не просачивался. Наверное, хозяева увлекались фотографией. На кухне шипел не выключенный телевизор.
После нормального освещения в подъезде, я лично ничего не видел. Стоял посреди комнаты как истукан и просто не знал, что мне делать. Елена Николаевна ориентировалась лучше меня. Она сразу двинулась к окну и хотела отодвинуть штору.
– Не надо!
Голос Лидии Тимофеевны прозвучал откуда-то из угла. Приглядевшись, я различил там большое пятно. Может быть, кресло, а, может, она там просто стояла. В углу. И смотрела на нас.
– Что он просил передать?
– Я не знаю, – сказала Елена Николаевна. – Пусть Саша тебе расскажет.
И дернула меня за рукав.
Видимо думала, что если дернуть меня за рукав, то все получится круто.
Типа, рукав – это такой выключатель. Дернул за него – и понеслось.
А ни фига.
Стою как долбонавт. Исследователь неведомого пространства.
– Что он просил передать, Саша?
– Он просил передать…
Тут, к счастью, снова вмешалась Елена Николаевна.
– Ты что, с того вечера еще не переодевалась?
Она наконец привыкла к темноте и, видимо, что-то там разглядела.
– Отвяжись.
– Ты ложилась спать или нет?
– Отвяжись.
– Ты что, три дня не спала?!!
– Отвяжись, говорю. Что он просил передать?
– Я вызываю «Скорую»!
– Ты сейчас вылетишь отсюда, если не заткнешься. Что он просил передать? Саша, ты меня слышишь? Отвечай.
Я понял, что мой час настал. Момент истины. Некуда отступать.
– Он… просил узнать у вас… насчет домашнего задания. Для параллельного класса.
С девочкой Мариной тоже все оказалось непросто.
Блондин Гоша, который умел играть на гитаре. Вечные проблемы с блондинами.
Одноклассники обращались к нему «Гоня». Всеобщая любовь и симпатия. Ласковый мальчик с ласковым именем. Папа летал на больших самолетах в разные страны и города. Первый в школе японский магнитофон, фирменные джинсы и жевательная резинка «Лёлики-Болики». Мои деньги оказались с дырками. Какая тут конкуренция? Хорошо, если разрешат где-нибудь рядом потусоваться. Но любовь – зла. Приходилось страдать.
Ранний период творчества Михаила Юрьевича Лермонтова. Байронизм и разочарование в жизни.
«О, девятнадцатый век! Тоска по Востоку.
Поза изгнанника на скале»
Другой поэт, но все равно очень верно. «Леликов-Боликов» никогда на всех не хватает. Хоть в нашем веке, хоть в девятнадцатом. Отсюда и байронизм.
«Над седой равниной моря гордо реет кто-то гордый».
Бесконечный интерес к смертным грехам. Под каким номером идет гордыня?
Но неожиданно помогла история с Лидией Тимофеевной. Пока Елена Николаевна нервничала и шушукалась в школьных коридорах со мной и с Антоном насчет того, чтобы убрать из темной квартиры весь уксус, бритвы, таблетки и тому подобное, в школе кое-кто обратил на это дело внимание.
Не слепые же.
Девочки в шестнадцать лет крайне любознательны. Особенно насчет уксуса и таблеток. Вернее, насчет обстоятельств. Примеряют на себя ситуацию. Всегда.
Проблема – как устоять? И надо ли?
Но в этот раз они ничего не знали. Просто почувствовали. От этого чувства родился интерес. В том числе и ко мне.
Она сама первая подошла. Видимо, наше трио показалось ей любопытнее жевательной резинки. Не в каждой школе молодая учительница то и дело уединяется с двумя выпускниками.
– А что она все время вам говорит?
– Ну… ты знаешь… я не могу тебе все рассказать…
В общем, она попалась. Гоня со своей гитарой пролетел, как его папа пролетал над Парижем. Плавно кружась. Снижаясь концентрическими кругами.
Начался период любовной лирики Пушкина.
До потери сознания.
Екатерина Михайловна, в отличие от меня, строго выполняла свои обязательства по заключенному пакту о ненападении. Если я разболтал об этой истории по крайней мере уже двум человекам, то она методично работала над моим аттестатом. Старый, наивный человек.
Так обретаешь веру в человечество.
Оценки по истории появлялись у меня в журнале самым волшебным образом. Хорошие оценки. Екатерина Михайловна не скупилась. Еще один плюс в ее пользу. Вообще, если долго присматриваться к человеку, то он оказывается не такой уж противный. Почти всегда.
Другие учителя тоже оказались отзывчивыми. Непонятно, как она их убедила. Корпоративная солидарность. В Средневековье это называлось цех. Екатерине Михайловне нравились такие вещи. Однажды прочитала целую лекцию.
Даже химиня ослабила хватку. Пятерок пока не ставила, но и насчет двоек прекратила свирепствовать. На ее уроках я сидел как в самом центре тайфуна. В радиусе метра полный покой и тишина. За пределами этого круга – ураган. Пляска смерти. Джек Потрошитель встречается с графом Дракула. Говорили, что Антонина Михайловна и вправду однажды ездила в Венгрию. Вернулась под большим впечатлением. Трансильвания – все дела.
Один капитан Эдуард Андреевич не вошел в этот симпатичный проект. Наверное, ему не нравилось, что Елена Николаевна уделяет мне слишком много внимания. И Антону. Антону даже больше.
Я бы сказал – гораздо больше.
Впрочем, на Эдуарда Андреевича мне было плевать. Напрягал, конечно, на своем НВП, но меня это не особенно волновало. Я просто ждал конца уроков, а потом мы шли к Лидии Тимофеевне. Каждый день.
