обо всем происходящем… если только Бог Император не вызывал этого Данкана… «Нет, до меня бы это дошло».
— Испытание всякий раз другое, — сказал Монео. — Мне пришлось блуждать в одиночестве по пещерному лабиринту, не имея при себе ничего, кроме мешка с провизией и склянки с эссенцией спайса.
— И что же ты выбрал?
— Что? О… если ты пройдешь испытание, то узнаешь.
— Это — тот Лито, которого я не знаю, — продолжил Айдахо.
— Разве я тебе этого не говорил?
— Это — тот Лито, которого ты не знаешь, — сказал Айдахо.
— Потому что он самый одинокий из всех, кого когда-либо видело наше мироздание, — сказал Монео.
— Не играй на моих чувствах, пытаясь расшевелить во мне сострадание, — сказал Айдахо.
— Игра на чувствах, да. Это очень хорошо, — кивнул Монео. Чувства Бога Императора — как река: плавная, когда ничто ей не препятствует, но бешеная, бурливая и пенистая при малейшем намеке на затор — не следует ему препятствовать.
Айдахо оглядел ярко освещенную комнату, посмотрел наружу во тьму, и подумал об укрощенном течении реки АЙДАХО, текущей где-то там за окнами. Опять обратив взгляд на Монео, он спросил:
— Что ты знаешь о реках?
— В моей юности, я путешествовал по поручениям Лито. Я даже доверял свою жизнь плавучей скорлупке суденышка, плыл на нем сперва по реке, а затем по морю, где ни с одной стороны не видно берега, когда его пересекаешь.
Произнося это, Монео подумал, что зацепил ненароком ключик к глубокой правде Владыки Лито. Эта мысль погрузила Монео в тягучие воспоминания о той далекой планете, на которой он пересекал море от одного берега до другого. Тогда, в первый вечер их плавания, обрушился шторм и где-то в глубине корабля слышалось постоянное раздражающее тук-тук-тук работающих двигателей. Он стоял на палубе вместе с капитаном. Его ум был сосредоточен на стуке двигателя, уходящем и возвращающемся, вместе с закипающим горами зелено-черной воды, снова и снова падающей и встающей вокруг, ухающего вниз, в провал волн корабля. Каждый раз сокрушающий удар кулака. Безумное движение, тряска, от которой мутило… вверх… вверх-вниз! Его легкие ныли от подавленного страха. Резкие перепады корабля — и море, старающееся их потопить — дикие взрывные накаты водных масс, час за часом, белые волдыри воды, растекающейся по палубе, затем одно море, другое море и следующее, и другое…
Вот где был ключик к пониманию Бога Императора.
'Он одновременно и шторм, и корабль.?
Монео сосредоточил взгляд на Айдахо, сидящем напротив него под холодным искусственным светом. В нем ничто и не дрогнет но сколько же в нем жажды.
— Итак, ты не поможешь мне узнать, чего же не постигли другие Данканы Айдахо, — сказал Айдахо.
— Почему же, помогу.
— Так что же я раз за разом оказывался не способным усвоить? — Умение доверять.
Айдахо оттолкнулся от стола и бросил на Монео обжигающий взгляд. Когда Айдахо заговорил, голос его был грубым и скрежещущим:
— Я бы сказал, что доверял слишком много.
Монео был невозмутим.
— Но как именно ты доверял?
— Что ты имеешь в виду?
Монео положил руки на колени.
— Ты выбираешь друзей-мужчин за их способность сражаться и умирать за правое дело — как ты это правое дело понимаешь. Женщин выбираешь таких, которые удовлетворяют твой мужской взгляд на самого себя. Ты не делаешь никакой поправки на различия, способные происходить из доброй воли.
В дверях послышалось движение. Монео поднял взгляд как раз в то время, когда входила Сиона. Она остановилась, одна рука была на бедре.
— Ну что, отец? Опять взялся за свои прежние фокусы, как я погляжу.
Айдахо рывком обернулся, чтобы поглядеть на говорившую.
Монео внимательно разглядывал дочь, ища признаки перемены. Она искупалась и переоделась в свежий черный с золотом мундир Рыбословш, но ее лицо и руки все еще хранили свидетельства ее тяжкого испытания в пустыне. Она потеряла в весе, скулы торчали. Мазь мало помогла трещинам на ее губах. На ее руках отчетливо проступали жилы. Глаза казались старческими, а выражение в них такое, какое бывает у человека, испившего свою горькую чашу до дна.
— Я слушала вас двоих, — сказала она. Она сняла руку с бедра и чуть продвинулась в комнату. — Как ты смеешь говорить о доброй воле, отец? Айдахо, сразу заметивший ее мундир, задумчиво поджал губы. В ОФИЦЕРСКОМ ЧИНЕ? Сиона?
— Я понимаю твою горечь, — сказал Монео. — В свое время я испытал сходные чувства.
— Неужели?
Она подошла поближе, остановилась прямо возле Айдахо, продолжавшего задумчиво ее разглядывать.
— Меня переполняет радость, что я вижу тебя живой, — сказал Монео.
— До чего же тебе приятно видеть меня благополучно пристроенной на службу к Богу Императору, — сказала она. — Ты так долго ждал, чтобы увидеть свое дитя в этой роли! Смотри, как многого я добилась, — она медленно повернулась, демонстрируя свой мундир. — Офицерша. В моем подчинении отряд всего из одного человека, но все равно я уже командир. Монео заставил себя говорить холодно и профессионально.
— Садись.
— Предпочитаю постоять, — она поглядела на лицо Айдахо. — А, Данкан Айдахо, предназначенный мне самец. Не находишь это интересным, Данкан? По словам Владыки Лито, я стану в свое время ВПОЛНЕ ПОДХОДЯЩЕЙ для принятия команды над всей организацией Рыбословш. До сих пор у меня в подчинении только одна. Ты знаешь женщину по имени Найла, Данкан?
Айдахо кивнул.
— Да, неужели? А мне думается, возможно и я ее НЕ ЗНАЮ, — Сиона поглядела на Монео. — Знаю ли я ее, отец?
Монео пожал плечами.
— Но ты говоришь о доверии, отец, — сказала Сиона. — Что создает могущественного министра — доверие?
Айдахо повернулся, чтобы поглядеть, какой эффект произведут эти слова на мажордома. По лицу Монео было видно, что он с трудом справляется со вспыхнувшими в нем чувствами.
'Гнев? Нет… Что-то другое.?
— Я доверяю Богу Императору, — ответил Монео. — И в надежде, что это вас обоих сколько-то вразумит, я должен сейчас передать вам его пожелание. — Его ПОЖЕЛАНИЕ, — язвительно откликнулась Сиона. — Ты слышишь, Данкан? Приказания Бога Императора теперь называются пожеланиями.
— Говори то, что должен сказать, — сказал Айдахо. — Я понимаю: выбора у нас практически нет, что он там ни желает.
— У тебя всегда есть выбор, — сказал Монео.
— Не слушай его, — сказала Сиона. — Он известный трюкач. Они ожидают, что мы падем в объятия друг друга и от нас произойдут такие же, как мой отец. Твой потомок — мой отец!
Монео побледнел. Уцепившись обоими руками за край стола, он наклонился вперед.
— Вы оба дураки! Но я стараюсь вас спасти. Несмотря на вас самих, я постараюсь вас спасти.
Айдахо увидел, что у Монео дрожат щеки, увидел напряженность его взгляда, и это его странно тронуло.
— Я не его племенной жеребец, но я тебя выслушаю.
