Фрэнк Герберт
Еретики Дюны
КОГДА Я ПИСАЛ «ДЮНУ»
…В моем уме не оставалось места для беспокойства об успехе или провале книги. Было лишь желание работать над ее созданием.
Шесть лет исследований предшествовали тому дню, когда я уселся собрать воедино мою историю. И увязывание множества сюжетных слоев, которые были мною задуманы, достигло той степени концентрации мысли, которой я никогда прежде не испытывал.
Эта история должна разрабатывать миф о Мессии.
Действию надлежит предложить другой взгляд на населенные человечеством планеты и энергетические устройства.
Также следует вскрыть взаимосвязи политики и экономики.
В ней обязательно должен присутствовать наркотик, пробуждающий самосознание, и рассказ, к чему приводит зависимость от него.
Питьевая вода должна быть только аналогией нефти, самой воды и других природных веществ и ресурсов, которые тают с каждым днем. Это должен быть экологический роман, а значит, среди многих сюжетных линий, это должна быть, в не меньшей степени, история о людях, их радостях и заботах, об отношении к общечеловеческим ценностям, и я должен проследить каждую из этих линий на каждой стадии книги.
В моей голове не было места для мыслей о чем-нибудь еще.
Отзывы издателей после первой публикации, были медленными и, как выяснилось, неточными. Критики всыпали книге по первое число. Более двенадцати издателей отвергли рукопись прежде, чем она была опубликована. Не было никакой рекламы. И все-таки, что-то происходило.
Не прошло и двух лет, как я был завален жалобами книготорговцев и читателей, что они не могут достать мою книгу. Она удостоилась похвалы «Всемирного полного каталога».
Мне все время звонили люди, спрашивая, не собираюсь ли я учредить новый культ.
Мой ответ:
— О, Господи, нет!
То, что я описываю, это — медленное осознание успеха. К тому времени, когда первые книги «Дюны» были завершены, не оставалось почти никаких сомнений, что работа стала популярной — одной из самых популярных в истории, как мне говорили, — с проданными по всему миру приблизительно десятью миллионами экземпляров. Теперь самый частый вопрос, который люди мне задают: «Что означает для Вас успех?» Он меня удивляет. Хотя, признаться, я и не ожидал провала. Это была моя работа, и я ее сделал. Части «Мессии Дюны» и «Детей Дюны» были написаны до того, как была завершена сама «Дюна». Они все больше обрастали плотью во время писания, но суть рассказанной истории осталась нетронутой.
Я был писателем, я писал. Успех означал, что я могу уделить еще больше времени моему занятию.
Оглядываясь назад, я осознаю, что инстинктивно поступил правильно. Пишешь не для результата и успеха не ждешь. Это отвлекает часть твоего внимания от собственно творчества.
Если ты готов творить, то все, что тебе надо делать — писать.
Негласное соглашение между тобой и читателем. Если кто-нибудь заходит в книжный магазин и тратит кровно заработанные деньги на твою книгу, ты обязан сколько-нибудь занять этого человека — и должен стараться изо всех сил.
Это и в самом деле все время было моим намерением.
Глава 1
Главная часть дисциплинирующей выучки, — это ее сокрытая часть, предназначенная не освобождать, но ограничивать. Не спрашивай «Зачем?». Будь осторожен с «Как?». «Зачем?» ведет к неумолимому парадоксу. С «Как?» ты попадаешь в ловушку причинно-следственного мироздания. И то, и другое отрицает бесконечное.
Апокрифы Арракиса.
— Тараза ведь рассказала тебе, что мы уже израсходовали одиннадцать гхол Данкана Айдахо? Этот — двенадцатый.
Произнося это с намеренной желчностью, старая Преподобная Мать Шванги глядела с галереи третьего этажа на одинокого мальчика, игравшего на закрытой лужайке. Яркий полуденный свет планеты Гамму солнечными зайчиками отплясывал на белых стенах внутреннего дворика, наполняя все пространство ниже Преподобных Матерей таким сиянием, как будто на юного гхолу был специально направлен луч театрального софита.
«Израсходовали!» — подумала Преподобная Мать Лусилла. Она позволила себе коротко кивнуть, заметив, каким же холодным безразличием веет от манер Шванги и от выбираемых ею слов. «Мы израсходовали наш запас — пришлите нам еще!?
Мальчику на газоне было на вид приблизительно двенадцать стандартных лет, но у гхол, с еще не пробужденной памятью об их исходной жизни, внешность может быть ох как обманчива.
Мальчик на миг отвлекся и поглядел на наблюдавших за ним с галереи. Крепыш, с прямым взглядом, настойчиво смотрящим из-под черной шапочки каракулевых волос. Желтый свет ранней весны отбрасывал небольшую тень у его ног. Открытые участки кожи у него загорели почти дочерна, но когда при легком движении голубой стилсьют чуть соскользнул с его плеча, там обнажилась бледная кожа.
— Эти гхолы не только дороги, они еще и крайне опасны для нас, сказала Шванги.
Голос ее звучал ровно и бесцветно, обретая от этого еще большую властность — голос Преподобной Матери Наставницы, говорящей с послушницей. Для Лусиллы это было дополнительным напоминанием, что Шванги входила в яростную оппозицию проекту гхолы.
Тараза заранее предостерегала Лусиллу:
— Она постарается переманить тебя на свою сторону.
— Одиннадцати неудач достаточно, — сказала Шванги.
Лусилла поглядела на морщинистое лицо Шванги, внезапно подумав: «Когда-нибудь я тоже стану старой и усохшей. И, может быть, приобрету такой же вес в Бене Джессерит».
Шванги была невысока, приметы ее старости были приметами долгого служения Ордену.
Из изученных ею заранее сведений, Лусилла знала, что под форменной черной абой Шванги скрывается костлявое тельце, которое редко кому-либо доводилось видеть, кроме обшивавших ее послушниц и скрещивавшихся с ней мужских особей. Широкий рот Шванги с двух сторон ограничивали старческие морщины, спускавшиеся к выпяченному подбородку.
В ее манерах было много суховатой резкости, которую непосвященные часто принимали за гнев. Командующая Оплотом Гамму больше других Преподобных Матерей заботилась о том, чтобы принадлежать самой себе. Лусилле опять захотелось, чтобы она смогла ознакомиться в целом со всем проектом гхолы. Хотя, Тараза достаточно ясно провела границу:
— Шванги не следует доверять там, где дело касается безопасности гхолы.
— Мы считаем, что сами же тлейлаксанцы и убили большинство из одиннадцати предыдущих, — сказала Шванги. — Одно это свидетельствует о многом.
Лусилла, в тон Шванги, выбрала манеру спокойного, почти безмятежного, выжидания. Ее поза как
