— Неизвестно, как обернется! Джим, я не хочу остаться в одиночестве!
— Все сейчас одиноки.
— Только не я! Я — не все. — И более спокойно она добавила: — Ты не представляешь, Джим, что мне приходится выносить.
— Прости, мама, но сейчас тяжело всем. Ты ведь не знаешь, что довелось пережить мне.
— Откуда? Ты никогда ничего не рассказываешь.
— Не рассказываю, потому что это военная тайна. Если я проболтаюсь, меня расстреляют.
— Только не лги, Джим. За это больше не расстреливают. Ты меня удивляешь — откуда теперь взяться военным тайнам? Мы же воюем с каторранами. Кто-нибудь способен общаться с ними? Может, у них есть шпионы? Не будь глупеньким. От кого вы все скрываете? Если бы каторране понимали нас, то зачем нам воевать? Начались бы мирные переговоры.
— Во-первых, мама, их называют хторранами. Звук «ха» мягкий, почти неслышный. Просто легкое придыхание перед «т». Как в слове «кот» с пропущенной гласной. Попробуй одновременно произнести «х» и «т».
— Я и говорю: хаторране.
— Х'торране, — поправил я.
— Торране. Хатторане. Еще как? Вздохнув, я сдался.
— Однако ты не ответил на мой вопрос. Ты пробовал беседовать с ними?
— Знаешь, как по-хторрански будет «собеседник»? Жратва.
— Все шутишь. С тобой всегда так: либо шутки, либо грубости. Слава богу, что отец умер. Твой нынешний вид — в юбке, с косметикой — убил бы его.
Плохо дело. Она зафлажила меня по плану номер два.
— Я думала, что смогу уговорить тебя. Алан сомневался, но я сказала: «Нет, дай мне еще один шанс. Ведь он мой сын, я сумею уговорить его». Теперь очевидно, что Алан прав.
— Мама! — Я помахал рукой, чтобы она посмотрела на меня. — Ты предложила встретиться со мной, чтобы как-то оправдать свое возмущение моей неблагодарностью? Вспомни, чем это обычно кончалось.
— Опять остришь. Думаешь, что ты самый умный? Сейчас и проверим, насколько ты умен.
— О чем ты?
— Узнаешь.
Мамуля заметила приближающегося официанта и замолчала. Пока тот накрывал на стол, она сидела с подозрительно самодовольным и хитрым видом. Официант подал тарелку ей, затем мне и испарился.
Я первым нарушил молчание:
— Ну, хватит. Давай напрямую. Что тебе от меня нужно?
— Джеймс, — начала она. Я чуть не взвыл: опять «Джеймс»! — Я уже убедилась, что взывать к твоему здравому смыслу — бесполезная трата времени. Вчера утром ты воочию убедился, что все делается ради твоего блага…
— Эта твоя фразочка всегда меня бесила. Когда ты произносила: «Ради твоего блага», — получалось, что это делалось ради твоего блага.
— Джеймс, именно это я имею в виду. Ты абсолютно не отдаешь себе отчета в своих поступках, никого не желаешь слушать. Авторитетов для тебя не существует. После этого проклятого случая с каторранами ты стал абсолютно невменяем. Только поэтому я вынуждена так поступить. Я прекрасно понимаю, что сейчас это тебе не понравится, но придет время, и ты поймешь, что иного выхода у меня не было. Я лишь забочусь о твоем будущем.
— Что ты натворила?
Она вздохнула нарочито громко:
— Я заполнила кое-какие бумаги.
— Какие именно?
Она напряглась.
— О передаче твоих прав адвокату…
— Что за ерунда? Мне двадцать четыре года.
— … мотивируя тем, что ты не вполне отвечаешь за свои поступки. Наше дело почти беспроигрышное. Та червивая пыль, которой ты наелся, либо надышался, либо что-то еще… — Она избегала смотреть мне в глаза. — Мы можем наложить арест на твои деньги и держать их годами, пока дело будет ходить по инстанциям. Ты же знаешь, Джеймс, что я могу это сделать.
Я отказывался верить.
— Это шантаж!
— Бог с тобой. Мы уже подготовили бумаги, Джим. Она потянулась через стол.
Я отдернул руку. Мне не хотелось, чтобы она прикасалась ко мне — никогда.
— Послушай, — сказала мать. — Ты еще ребенок. И не умеешь обращаться с деньгами. А я умею. Я же вела финансовые дела отца, помнишь?
— Неплохой аргумент.
— Значит, ты согласен?
— Где деньги отца?
— Я их вложила в дело.
— Отдала этому паразиту?
— Джеймс!..
— Так это на тебя я должен выписать доверенность? Черт возьми! Почему ты не подцепила какого-нибудь сопляка? Это обошлось бы намного дешевле — и безопаснее. А может, и удовольствия получила бы больше.
Она вспыхнула, аристократическим жестом промокнула губы салфеткой и заявила:
— Если ты будешь продолжать в том же духе, то нам, по-видимому, придется беседовать в присутствии адвокатов.
— Не верю своим ушам. Не могу! Как ты согласилась на такую подлость? Сначала скормила ему все свои деньги, а теперь собираешься подарить мои. Мама, если тебе нужны деньги, я все отдам. Честное слово! Но, пожалуйста, выгони этого мерзавца вон.
— Я бы попросила тебя выбирать выражения.
— Хорошо. Выгони этого подонка, слизняка, подлеца, проходимца, кровососа. .. Останови меня, когда я подберу нужное слово.
— Мы собираемся пожениться. Он будет твоим отчимом.
— Черта с два! — Я поймал себя на том, что кричу, и хрипло прошептал: — Прежде я откажусь от тебя.
Она побледнела. Я понял, что хватил через край. Или сказал то, что надо? Не знаю.
— Мама, послушай. — Я предпринял последнюю попытку. — Ты не одна. Но и этот жук тебе не нужен. На свете так много хороших людей. Ты же у меня сокровище. Ты не должна ценить себя так низко и платить этому типчику за любовь. Послушай, армия имеет в своем распоряжении лучшую компьютерную сеть в мире. Мне, наверное, даже удастся привлечь юристов из Спец-сил. Мы получим твои деньги обратно. А если нет — покончим с этим жуликом раз и навсегда. Только, пожалуйста, перешагни через него. Ты заслуживаешь лучшей участи.
На какой-то краткий миг мне показалось, что она меня услышала, — а потом между нами снова выросла стена.
— Кто ты такой, чтобы решать, как мне жить?
— Я мог бы сказать тебе то же самое.
— Ты дитя, Джим, и ничего пока не понимаешь, но когда-нибудь поймешь и будешь благодарен мне.
— Только не за это. Это — предательство. Ты решила, что он для тебя важнее, чем я. Решила, что никогда больше не будешь одинокой. Ты отчаялась, если готова даже продать своих детей. Неудивительно, что Мэгги бежит в Австралию. Теперь мне все ясно.
