элитой. Затешись тогда в ряды миротворцев Арес, и впечатление землян от встречи с братьями по разуму оказалось бы безнадежно испорченным.
Кривоногий коротышка; квадратный — размах плеч лишь чуть-чуть уступает росту, бочкообразное туловище, плечи и бедра абсолютно одинакового обхвата, щеки обвисли, а глаза навыкате, будто у страдающего базедовой болезнью. Силища, само собой, даже не бычья, а как у целого стада быков. Сутулые, длиннорукие и узколобые Сатиры в сравнении с Аресом выглядели просто манекенщиками. Мефодий недоумевал, чем Арес сумел привлечь ветреную Афродиту, некогда бросившую Хозяина именно ради него; может быть, в своем естестве он больше походил на бога войны в каноническом представлении?..
Сопя, рыча и вращая глазами, Арес ухватил аспиранта за шиворот и повалил на пол. Ожидая вполне обоснованных тумаков за продажность рефлезианцам, Жак закрыл голову руками и сжался в комок…
Очутившись меж двух огней, причем огней из «орудий» столь весомого калибра, Мефодий пожалел, что слэйеры его такие короткие и рук, в отличие от шестирукого Бриарея, всего пара. Интересно, все ли «пробирки» в лаборатории он расколотил или найдется-таки для него в кладовке лишняя? А может, пришла пора откусить себе язык, пока еще есть время?..
Превратиться в живую мумию, плавающую в жидком дерьме!.. Знаете, господа миротворцы, неплохо было бы сохранить себе жизнь, но в данном случае лучше сразу в морг, чем на стенд с наглядными пособиями, уж не обессудьте за малодушие…
Арес решил не устраивать показательную экзекуцию над беглым Жаком Бриолем, а, бросив его полуживого от страха на полу, направился к более опасному противнику — тому, кто ни в грош не ставил его сатиров, даже оснащенных новейшим оружием. Артемида, которая грациозной походкой приближалась Мефодию с другой стороны, указала на него пальцем и снова приказала:
— Бросай оружие! Это последнее предупреждение!
Последнее, не последнее! Оружие Мефодия являлось неотъемлемой частью его одежды, и расстаться с ним было не так-то легко. Да и не в этом дело. Даже имей он возможность бросить слэйеры, неужели поступил бы так?
Исполнитель вытянул оба слэйера перед собой, словно ответил: ишь вы, ребята, какие простые — «бросай!..». А как же наша старая пословица «исполнитель разговаривает с небожителем только посредством клинка»?
Артемида и Арес обменялись красноречивыми взглядами, после чего, видимо, по обоюдному мысленному согласию стали производить руками одинаковые пассы. Что это означает, Мефодию напоминать не требовалось: небожители не собираются вступать с ним в поединок, а готовятся издалека расплющить его гравиударом, двойным для полной гарантии.
Да, с такими мощными противниками честной схватки явно не получится. Разве сам Мефодий вызывал когда-либо на честный бой укусившего его комара? Он его просто давил…
Прорваться между Сциллой и Харибдой было невозможно — коридор слишком узок, а на прорубание нового прохода уйдет секунд пять, которых никто из юпитерианцев акселерату, разумеется, не предоставит. И потому, все-таки решив остаться напоследок джентльменом, Мефодий раскрутил слэйеры в «сферу» и ринулся на Ареса…
Напарник Мотылькова Степан, тот, что хорошо говорил по-французски, привел полковника в чувство, вылив ему на голову полграфина воды. Сергей Васильевич открыл глаза и первым делом выплюнул изо рта непонятно как угодивший туда осколок хрустальной пепельницы, а потом смачно выругался, увидев, что усыпан битым хрусталем, как новобрачный рисовыми зернами. Осколки пепельницы попали даже за шиворот и теперь неприятно кололи спину под сорочкой.
Мотыльков ощупал голову и обнаружил на макушке лишнюю выпуклость, указывающую на место стыковки полковничьего затылка с пепельницей. В голове шумело и болезненно нарывало, даже несмотря на то, что полковник имел за плечами опыт в разбивании лбом бутылок и кирпичей — трюк, который он и его ребята из СОБРа любили демонстрировать на показательных выступлениях.
Память вернулась к полковнику внезапно, после чего головная боль только усилилась. Ни хрена себе, что творится в очищенной, казалось бы, от рефлезианцев зоне Лазурного Берега!
— Как ты, Степан? — первым делом поинтересовался полковник у напарника, потому что последний раз видел его вылетающим через дверь в обнимку с монитором.
— Нормально, — поморщился Степан, потирая ладонью пивной животик, который немного смягчил силу удара брошенного в него рефлезианцем монитора — Сам-то в порядке?
— В полном! — прорычал Мотыльков и, невзирая на головокружение, энергично вскочил на ноги. — Куда делся этот ублюдок?
— По-моему, удрал на другой конец уровня, — ответил Степан. — Я пока оклемался, такую канонаду услышал! Кранты говнюку, точно тебе говорю, к бабке ходить не надо.
К бабке великовозрастные стажеры не пошли, а подобрали оружие (правда, пистолет Мотылькова оказался скручен в штопор и потому оружием считаться уже не мог; впрочем, полноценным штопором тоже) и отправились поглядеть на тело рефлезианца.
«Вот сейчас настанет моя очередь глумиться над тобой, земляк хренов! — думал по дороге Мотыльков. — Вернее, над твоей могилой!»
Однако на противоположном конце уровня «Ц» стояла подозрительная тишина — ни суеты, ни победных криков; только шум обваливающейся штукатурки да сдавленные стоны. Стальные переборки, что некогда делили уровень на сектора по степени секретности, были вскрыты словно гигантским консервным ножом.
Представшее перед содировцами поле брани прежде всего поразило полковника тем, что все жертвы принадлежали их стороне. Первое, что приходило на ум: рефлезианцев в здании целое подразделение, поскольку натворить такое в одиночку никому из смертных было просто не по силам.
Охранники и оперативники лежали вповалку на полу, кто без сознания, кто корчился от боли и держался за травмированные конечности. Кое у кого наблюдались огнестрельные ранения, но здесь — Мотыльков был почему-то в этом полностью уверен — рефлезианский штурмовик ни при чем; земляк ведь мог и их со Степаном прикончить за считаные секунды, однако ограничился лишь рукоприкладством.
Тел миротворцев Мотыльков не обнаружил, но, присмотревшись повнимательнее, заметил на полу и стенах пятна копоти, отдаленно похожие на силуэты длинноруких братьев по разуму. Тут же валялись три идиотские сабли, с которыми раньше дефилировали по этажам стерегущие аспиранта миротворцы. Само собой, бросить оружие и убежать эти свирепые космические вояки не могли в принципе.
— Рефлезианскую его мать! — процедил сквозь зубы Степан и, склонившись над одним из пострадавших, спросил у него что-то на французском.
Оперативник тер глаза и сквозь сдавленный кашель лепетал совершенно непереводимую галиматью, но тем не менее Степану удалось его понять.
— Говорит, что даже ничего не видел; какая-то черная молния, затем удар, а после одни вспышки, — перевел для Мотылькова Степан. — Говорит, что, кажется, ослеп от этих вспышек…
— Точно так же, как и у нас с тобой, — заметил полковник. — Тридцать патронов словно в пустоту, а потом…
И Мотыльков потрогал продолжающую расти на затылке шишку.
— Кажется, здесь миротворцы держали своего аспиранта, — заметил полковник, аккуратно отпинывая к стене валявшуюся на полу саблю, дабы случайно не проткнуть ногу.
— А кстати, где он? — встрепенулся Степан. — Дверь вроде бы заперта!
Мотыльков осторожно приблизился к двери, опасаясь, как бы из-за угла на него не напал кто- нибудь из «неуловимых мстителей», подергал ручку, а затем громко постучал.
Тишина.
— Высаживаем! — привычно, словно он до сих пор служил в СОБРе, распорядился Мотыльков, но прежде чем выломать замок, подобрал с пола короткую штурмовую винтовку «клерон», испробовать которую в деле мечтал уже давно.
Глядя на напарника, Степан тоже убрал в кобуру выданную «Сумеречной Тенью» «беретту»,
