Гюнтера становилась все слабее и слабее. Еще минута, и противник вывернется из его смертельных объятий…
Я поздно понял, что совершил глупость, прельстившись таким добротным укрытием, как караульная будка. Под чутким руководством Мясника Охотники не мешкая взяли меня в полукольцо, оставив открытым тот сектор, который выходил на святоевропейский участок перешейка. Но вроде бы широкое поле для маневров Оказалось мнимой удачей, и вот почему: где-то на подходе уже были свежие силы, состоявшие, видимо, из нескольких объединившихся по дороге патрулей. У меня не имелось при себе рации, но можно было и так догадаться, что Мясник давно связался с ними и обрисовал ситуацию. А теперь, когда я так выгодно для себя, но, как оказалось, еще выгодней для Бернарда, засел между ним и его подкреплением, тому можно было и не лезть больше на рожон, а спокойно дожидаться, пока мышеловка захлопнется сама…
Еще две гранаты разорвались возле моего убежища: одна не долетела десяти метров и ухнула на безопасном расстоянии, а вторая стукнула о стену будки и, разорвавшись, заставила содрогнуться ее стены. Но спасший меня от осколков простенок, к счастью, выстоял.
«Значит, они уже совсем рядом, — оценил я свое незавидное положение. — Метрах в тридцати- сорока…»
Наверное, потенциальным покойникам, как и дуракам, тоже сопутствует некоторое везение. Для меня оно выразилось в том, что я отправил к Создателю еще одного преследователя и мало того — даже умудрился ранить самого Мясника!
Если по-честному, то ранило его совершенно случайно. Я высунул нос из оконного проема и сразу же заметил шевеление по правому флангу. Через мгновение из-за обломков вынырнул один из бернардовцев и замахнулся, намереваясь угостить меня очередным взрывоопасным «яблоком». Мне пришлось отказаться от такого щедрого дара и послать ему в ответ три девятимиллиметровые «горошины», тем более что близкая дистанция это позволяла. Вкусив их, Охотник замер с занесенной рукой, после чего пластом повалился назад и уронил гранату под ноги…
Бернард, как оказалось, находился неподалеку и, не успев отскочить, угодил под брызнувшие в разные стороны осколки. Он был невидим мне из-за преграды, но я четко расслышал его хриплые сдавленные ругательства и стоны.
Известие о ранении главнокомандующего привело окружавших меня Охотников в неописуемую ярость. Очереди ударили одновременно со всех сторон и, благодаря этой плотности огня, сумели-таки нанести мне кое-какой ущерб.
Одна из пуль срикошетила от стены и ударила меня в левый бок. Ранение было, видимо, неглубокое, но заставило меня на какое-то время потерять сознание.
Когда я очнулся и, скрипя зубами, заставил себя взять пистолеты, то заметил в выходившее на заставу окно, как вверх по склону ковыляет повисший на шее помогающего ему бойца Мясник. Судя по опущенной на грудь голове и болтавшейся, как плеть, правой руке, Бернард чувствовал себя очень скверно, а потому один из братьев выводил его с поля боя для оказания медицинской помощи.
Тем не менее, несмотря на все вражеские потери, ловушка моя вовсе не стала менее опасной. По моим прикидкам, огонь велся из трех стволов с трех разных сторон, так что единственное направление, куда я мог еще убежать, было на запад, то есть прямиком в лапы приближавшихся патрулей.
Я вытащил из кармана последние две обоймы и положил их рядом с собой. Что ж, прощальные гастроли Стрелка удались на славу: враг изрядно потрепан, его командир ранен — для достойной смерти большего и не надо… Значит, теперь настало время для выхода на поклон под оглушительные свинцовые аплодисменты… Вот только обидно, что не получилось поквитаться за Саймона и за свой сломанный нос — сейчас-то Вольф уже не нарисуется пред моими очами, а будет с братьями держать меня в этой клетке до подхода подкрепления. Ну а затем нашпигует мое бренное тело свинцом из десятка стволов, словно пекарь сдобную булку изюмом. Проклятая одноглазая сволочь Циклоп, чтоб тебя разорвало, мерзавца двенадцатипудового!..
И, будто отвечая на мое пожелание со двора, откуда я и начал свой Вояж Обреченного, грянуло эхо гранатного разрыва…
Гюнтер, душивший Циклопа, чувствовал, что тот через секунду вырвется. С запада Гюнтеру были слышны выстрелы и разрывы, говорившие о том, что я, по крайней мере, еще жив, а следовательно, продолжаю активное сопротивление.
Циклоп что-то мычал через наброшенный на голову плащ, но явно не молил о пощаде. Обхватив его шею, Гюнтер попытался крепче зацепиться ногами за торс гиганта, чтобы ни в коем случае не дать тому подняться с земли и тем самым лишить себя этого последнего преимущества. Внезапно ищущее куда бы упереться колено германца нащупало на поясе у противника нечто такое, что обычно не используют для поединков подобного рода. Однако Гюнтеру выбирать не приходилось: он медленно, но верно проигрывал, причем проигрывал не на кадетских соревнованиях, где призом всегда являлась внеочередная увольнительная…
Не имея лучшего решения, германец как алкоголик за дармовую стопку ухватился за то, что оставалось. Он выпустил шею Циклопа из объятий и, получивший свободу, гигант тут же попытался вскочить. Лишившись возможности удержать его, Гюнтер тем не менее уже напоследок уперся коленом ему между лопаток, а сам при этом, взявшись за рукава своего плаща, затянул те на затылке Вольфа прочным двойным узлом.
Циклоп вскочил наконец на ноги и сбросил германца со спины, который грохнулся в пыль тут же подле него. Одноглазый великан с туго завязанным на голове плащом был слеп словно трехдневный котенок, а потому, резонно опасаясь немедленной атаки противника, нанес наугад перед собой серию сокрушительных ударов руками и ногами.
Поднырнув под летающие туда-сюда кулаки-кувалды и уклонившись от таранообразного удара ногой, Гюнтер сократил дистанцию с Вольфом до расстояния вытянутой руки. Уже рассчитав в уме порядок дальнейших действий, он ухватился за брючный ремень Циклопа, нашарил на нем две пристегнутые гранаты и одновременно вырвалу обеих предохранительные чеки. А далее, не медля ни мгновения, что было духу кинулся прочь от ставшего взрывоопасным гиганта.
По пути германец прихватил за шиворот лежавшего здесь же подраненного Конрада. Пребывающий в шоке магистр однако нашел в себе силы высказать все, что он думает о меткости своего «косоглазого» друга.
Вольф так и не догадался о том, что случилось и, нанеся еще парочку ударов в пустоту, наконец-то сорвал с головы эту сооруженную Гюнтером злосчастную чалму. Первое, что он увидел, когда прозрел, и одновременно последнее, что ему довелось наблюдать в оставшейся жизни, были два рычажка задержки гранатных взрывателей, со звяканьем отскочившие от его пояса и означавшие лишь одно — взрыватели гранат только что сработали…
Именно их грохот и долетел до меня, лежавшего на осколках кирпича в караульной будке. Удвоенный по мощности взрыв разрубил Циклопа пополам аккурат на уровне поясницы. Верхняя половина его туловища взмыла в воздух, разбрасывая по двору кровавые ошметки внутренностей, а нижняя, состоявшая из двух столбообразных ног и обломка позвоночника, еще конвульсивно шагнула вперед, после чего замерла и плавно завалилась на бок. Человек, служивший правой рукой Бернарда Уильямса, отныне перестал существовать…
Разумеется, все случившееся во дворе я видеть не мог. Сквозь автоматные очереди окружавших меня Охотников до моих ушей долетел крик Михаила, но вместо боли в нем слышалось прямо-таки животное ликование. «Надо же, они еще живы! —подумал я. — И вроде бы кого-то даже завалили!».
— Э-э-эри-и-ик, отзовись!!! — перейдя от радостных улюлюканий к связной речи, продолжал вопить Михаил. — Если жив, скажи, где ты есть, скандинавская твоя морда!
— Я в будке на западном въезде!!! — во всю мощь пересохшего горла издал я ответный вопль. — Пока дышу, но это ненадолго — меня обложили!
— Сиди там и не высовывайся!!! — проорал Михаил и замолк, заставив меня додумывать, что он имел в виду: я ведь и так даже не сидел, а лежал, ну а если и высовывался, то лишь на миг-другой.
Однако разгадка не заставила себя долго ждать — едва я решил в очередной раз проверить, не затевает ли мое окружение какой-либо гадости, как вдруг со стороны казармы раздался до боли знакомый
