север Ладожского озера стеречь рубежи от посягательств суровых скандинавов. Отношения у русских со скандинавами складывались непростые, что, однако, ничуть не мешало пышному процветанию контрабандной торговли (вообще-то, определение в воинские гарнизоны являлось не только итогом нашей прошлой боевой специальности, а еще и имело цель поставить нас в, жесткие рамки постоянного дисциплинарного надзора).
Наш пограничный поселок-застава находился, как говаривал мой нынешний командир майор Горохов, «у черта на рогах» и состоял из полутора десятков домов пограничников, в большинстве своем имеющих семьи. Меня, как рядового и одинокого бойца, поселили в маленькую лачугу-пятистенок. Ее ремонтом и утеплением (как-никак, но стояла зима) я и занимался практически все свободное от несения службы время. Вахты наши делились по принципу «сутки через двое» и включали в себя либо сидения в засадах на путях контрабандистов, либо патрулирование на стареньком российском джипе, отличавшемся от «хантера» по комфортабельности примерно как отсек трейлера-казармы Охотников от княжеских апартаментов. Не сказать, что я был доволен всем этим, не принимая во внимание тот риск, на который пошел князь Сергей, приютив нас у себя, жаловаться было просто неприлично.
Михаилу же, оказавшемуся не где-нибудь, а у себя на исторической родине, повезло куда больше. Его умение прекрасно общаться на двух языках — святоевропейском и русском (общенародно-ругательный не в счет) — позволило ему отвертеться от глухой провинции и пристроиться переводчиком (разумеется, невыездным) при палате иностранных дел. Несмотря на все усилия российских эскулапов, нога у него срослась плохо, и с тех пор он заметно прихрамывал, на чем впоследствии любил акцентировать внимание, когда по той или иной причине требовалось вызвать чью-либо жалость. Свобода его перемещений ограничивалась городскими стенами, однако это превышало, к примеру, мою в несколько раз. Хитрый усатый пройдоха бремя ссылки, на мой взгляд, ощущал чисто символически…
Но вот кто действительно превзошел всех и вся, так это магистр Конрад. Как я и предсказывал, ценность его чести для правителя Петербурга трудно было и вообразить. Не беда, что он ни бельмеса по- русски — зато все советники князя по ближнему зарубежью враз оказались на фоне коротышки просто учениками начальной школы. В прошлом весьма титулованный магистр-экзекутор сделал на новом поприще великолепную карьеру и в скором времени уже именовался вторым советником по вопросам внутренней политики Святой Европы Княжеской Думы (стать Первым ему не позволило только его иммигрантское происхождение, но он за это ни на кого зла не держал). Так что кого-кого, но Конрада понятие «испытательный срок» и вовсе обошло стороной…
Князь Сергей как в воду глядел — булыжники на его седую голову обрушились камнепадом. Я даже склонен к мысли, что имей Пророк в своем арсенале что-нибудь посолидней тихоходных гаубиц — и вероятность военной конфронтации на почве приграничного конфликта была весьма реальной. Но новая история ясно показывала бесперспективность войны с маленькими русскими княжествами. Представляя по отдельности довольно лакомые куски, все вместе они, объединившись, способны были смять любого агрессора как ненужный лист бумаги. А Пророк, хоть и чувствовал себя оскорбленным, желал продолжать пророчествовать себе в удовольствие без отвлечения на военные маневры, потому скрипя зубами отверг идею святого похода на Восток. Так что за пределы нот протеста, взаимного обвинения послов наших стран персонами нон-грата, бряцания оружием (впрочем, у русских это бряцание звучало намного звонче и убедительней) да некоторых торговых санкций дело не двинулось.
Больше всего князю Сергею досталось на ежегодном Совете Князей в Москве — благородная, но неосмотрительная в политическом плане выходка князя рикошетом ударила по остальным княжествам. Многие страшно обиделись на него, но нашлось и немало тех, кто чисто по-человечески понимал своего северного собрата.
Через полгода конфликт сам собой сошел на нет, однако эхо его ударяло о стены Петербурга еще долго. Злопамятность Пророка оказалась намного сильнее, чем все рассчитывали. Честно говоря, плевать я хотел на этого Пророка, если бы опять мы с друзьями не очутились вовлеченными в водоворот новых событий… Но это, кажется, называется «забеганием вперед»…
Жизнь текла своим чередом. Миновала зима, которая на севере России была совсем не той, к какой привык я в старушке Европе. Никогда еще мне не доводилось так мерзнуть и, коротая долгие зимние вечера у потрескивающей дровами печи с книгами на русском языке (к тому времени я уже неплохо и говорил, и читал, и писал на нем, а книг у русских даже здесь — в непроходимой глуши — было навалом), я вроде как вымораживал из себя воспаленные и иногда нарывающие остатки своего прошлого.
Зато весна компенсировала все с лихвой. Если зимой наши рейды вдоль границы по непролазным сугробам считались чем-то вроде наказания, то теперь — пока не появились вездесущие комары и зудящая мошкара — пребывание на природе доставляло мне неописуемый восторг, слегка остужаемый, правда, глубокими лужами талой воды.
В один из таких погожих деньков я нес вахту при дозорной вышке. Я стоял на смотровой площадке и, не отвлекаясь от наблюдения за горизонтом, слушал звенящие переливы многочисленных ручейков. Служба началась как обычно, однако перед обедом мой сменщик Леха прибежал на смену гораздо раньше положенного.
— Эй, Ломоносов, слезай-ка оттуда! Горохов освободил тебя на сегодня от наряда! — сообщил он мне, и при этом загадочная и слегка завистливая улыбка играла на его лице (Ломоносовым я был прозван по двум причинам: из-за неудержимой тяги к чтению, делавшей меня, по мнению новых друзей, сродни древнерусскому академику с подобной фамилией; и более прозаичной — мой нос, деформированный Циклопом из гордого прямого в изогнутый и в фас и в профиль приплюснутый набалдашник). — Поторопись — там к тебе кое-кто приехал!..
Круг моих посетителей был мизерным, если не сказать, что отсутствовал вообще, поэтому я попросил уточнения:
— Небось такой усатый скользкий тип из Петербурга? Кто еще, кроме Михаила, мог здесь оказаться? Только ему по силам выпросить отпуск даже из подвалов Главного Магистрата…
— Из Петербурга, — подтвердил Леха, — но не усатый, не скользкий и никакой не тип! И я бы на твоем месте поспешил, а иначе наш изголодавшийся по бабам народ слюной изойдет — такой рыженький ангелочек там к тебе приехал!..
Отделявшие мой пост от поселка три километра я пробежал, не чувствуя ног. Кэтрин! Возможно ли подобное с учетом того, что все мы сидим в своих углах словно привязанные? Кэтрин! Она преодолела расстояние в двести с лишним километров по бездорожью, чтобы увидеться со мной! Кэтрин ! Ее руки я никогда не забуду, потому как именно их тепло послужило мне знаком, что вся эта безумная гонка наконец-то завершилась…
Кэтрин доставил в поселок наш продовольственный грузовик — единственное связующее звено между заставой и цивилизацией. Кто-то — наверное, Леха — указал ирландке мое скромное пристанище, и она дожидалась меня, сидя на лавочке возле двери. Пребывание на нашей новой родине явно пошло ей на пользу: Кэтрин похорошела, бледность исчезла с ее лица, и теперь оно светилось здоровым румянцем. Да ко всему прочему, богатая русская кухня слегка добавила девушке (именно в самую меру!) еще более привлекательной округленности в и без того идеально округленных природой местах.
Кэтрин величаво поднялась, снисходительной улыбкой оценила мой запыхавшийся вид и степенно — как и подобает уверенным в своей неотразимости женщинам — прошествовала мне навстречу.
— А что, разве бритва русскими еще не изобретена? — произнесла она, намекая на мою северную небритость, а после этого крепко обняла меня, прижавшись щекой к моей щетине, тем самым освежая мне память еще не забытым сладостным ароматом своего тела. — Здравствуй, отшельник…
Мы долго простояли так, не говоря друг другу ни слова, да и были ли они нужны нам сейчас?
— Твоя любимая тройня тоже рвалась тебя увидеть, — сказала мне Кэтрин через некоторое время. — У них в гимназии каникулы, но я не рискнула тащить их невесть куда, хотя, ты знаешь, им и не привыкать… Хозяйка, у которой мы проживаем, согласилась присмотреть за ними — она в прошлом гувернантка… Может быть, летом мы навестим тебя все вместе…
— Кто тебя отпустил? — все еще приходя в себя от такого неожиданного счастья, спросил я девушку. — Ты сбежала?
— Конечно! — ответила она так, словно это было вполне допустимым в нашем положении поступком. — С моим-то опытом беглеца и не вырваться из-за городских стен?..
