на арфе моего пажа-музыканта. Вас устроит такое предложение? Что вы об этом думаете?
— Я думаю, — прошептала она, — что вы не очень требовательный повелитель.
В глазах пирата мелькнуло озорство:
— А может, я однажды и стану таким. Ваша красота не такова, чтобы долго оставаться ненавязчивым… Но обещаю, что это не произойдет без вашего согласия… Сегодня же я попрошу вас только об одной малости, бесценной для меня… я хочу увидеть улыбку на ваших губах… Хочу быть уверенным, что вы больше не грустите и не испуганы. Улыбнитесь же!
Губы Анжелики приоткрылись. Глаза наполнились светом…
Вдруг раздался нечеловеческий вопль, заглушивший иные звуки, и в густеющих клубах благовоний, как призрак, возник, качаясь, маркиз д'Эскренвиль. Он размахивал саблей, и никто не отважился к нему подойти.
— Она досталась тебе! — хрипел он. — Это для тебя у нее будет лицо возлюбленной, проклятый маг Средиземноморья… А не для меня… А я — лишь Ужас Средиземноморья… Вы все слышите? Ужас… Я не маг!.. Но этого не будет. Я убью тебя…
Он сделал выпад. Рескатор швырнул ему под ноги столик с кипящим чайником. Бандит споткнулся, а его противник уже стоял с клинком в руке. Сабли скрестились. Д'Эскренвиль рубился с яростью умалишенного. Сражающиеся, расшвыривая подушки, шаг за шагом двигались к помосту. Танцовщицы с криком разбежались. Д'Эскренвиль, прижатый к подиуму, был вынужден вскочить на возвышение.
Поединок был смертельным. Черная тень против красной тени — оба дуэлянта прекрасно владели своим оружием: абордажной саблей. Служители не осмеливались вмешаться, чтобы навести порядок. Ведь Рескатор каждому подарил по двадцать серебряных цехинов и мешочек американского табака. Поэтому схватка разворачивалась в почти молитвенной тишине.
Наконец сабля Рескатора поранила кисть безумца, оружие выпало, и д'Эскренвиль забился с белой пеной в углах рта. Эривян смело бросился к нему, связал и утащил с подиума, чтобы передать на попечение Корьяно.
— Прискорбно! — сказал Рескатор, убирая саблю.
Если бы не вмешательство маленького армянина, маркиз д'Эскренвиль испустил бы дух и был бы, скорее всего, брошен на растерзание всем тем, кого он некогда продал.
Подняв обе руки, Рескатор крикнул:
— Праздник окончен!
Он раскланялся на все стороны, прощаясь по-турецки, по-итальянски и по-испански. Присутствующие начали расходиться.
Рескатор подошел к Анжелике и отвесил низкий поклон.
— Вы согласны последовать за мной, мадам?
В это мгновение она согласилась бы пойти за ним хоть на край света.
Когда они вышли на свежий воздух, пират вновь накинул на ее плечи свой богатый плащ. Она не узнала сада, по которому проходила утром.
— Ночь свежа… но как ароматна!
На площади перед невольничьим рынком на огромном костре поджаривали огромного быка, отблески огня освещали довольные лица моряков и черни, приглашенной на празднество. На улочках Кандии раздавались моряцкие песни, воздававшие честь доброму вину из Смирны. При виде Рескатора все разражались криком «Виват!»
За крышами поднялась длинная голубая ракета и упала, рассыпавшись зонтом искр. «Надо же, фейерверк…»
Но почему на лицах появилось беспокойство? Что испугало весельчаков?
Первым почуял неладное Рескатор. Покинув Анжелику, он бросился к укреплениям, нависающим над городом. В то же мгновение раздались взрывы и звон разбившегося стекла. Небо окрасилось в красноватый цвет. Тревога шла от приморских кварталов, дальнее пламя заиграло на лицах янычар, и они устремились к крепостной стене. Зазвонили колокола. Раздался крик, многократно повторяемый на всех языках:
— Пойдем! Пойдем!..
Она увидела хитроватую физиономию Вассоса Миколеса и вспомнила слова Савари: «Когда вы выйдете, будет подан сигнал голубой ракетой».
Она просила вырвать ее из рук будущего владельца, и вот старик сдержал слово.
Анжелика остановилась в нерешительности, похолодев с головы до ног и не в силах сойти с места, а маленький грек с тревогой настаивал:
— Иди же, иди!
Наконец она очнулась и последовала за ним. Они бежали по улочкам, подхваченные всесокрушающим потоком толпы, и очутились в порту.
Везде царила неописуемая толкотня. Кричали придавленные младенцы. Коты, вырвавшиеся из сутолоки, прыгали по карнизам и балконам в отблесках огня, словно когтистые джинны. Из всех глоток вырывался крик:
— Корабли!..
Когда Анжелика, ведомая Вассосом, достигла берега моря около Башни крестоносцев, она все поняла.
На воде, подобно факелу, пылала бригантина д'Эскренвиля. «Гермес» превратился в призрак корабля, и его пламенеющие ребра обнажились. Подхваченные ветром головни падали на другие суда, стоявшие на рейде. Галера датского вероотступника тоже была объята пламенем.
Возникли и другие очаги пожара, и при свете этой гигантской иллюминации Анжелика различила контур трехмачтового судна Рескатора. На носу его уже занялся пожар, и стража, оставленная на борту, отступала, не в силах совладать с ним.
— Савари!
— Я ждал вас, — ликуя, прошептал Савари. — Вы не туда смотрите, сударыня. Посмотрите-ка сюда.
В тени Ворот крестоносцев, которые часовой-турок покинул, чтобы поглазеть на пожарище, он показал ей барку, готовившуюся поднять паруса. Тьма покрывала ее почти целиком, и лишь отблески огня освещали растерянные и испуганные лица беглых рабов, скучившихся на борту, и греческих моряков, занятых такелажем. Это была барка Вассоса Миколеса и его дяди.
— Идите быстрее!
— Но этот огонь, Савари, этот огонь, это…
— Ну да, греческий огонь, — взорвался старый ученый, подпрыгивая на месте от возбуждения. — Я возжег неугасимый пламень. Ах! Пусть-ка попробуют с ним справиться. Это античный секрет… Византийский, и я открыл его заново!..
Он танцевал, словно гном, выскочивший из адского пламени. Вассос Миколес, который уже поднялся было на борт, вновь спустился и завладел своим торжествующим родителем, чтобы втащить его на палубу. Женщина, закутанная в покрывало, приблизилась к Анжелике.
— Вот бумага, которую ты хранила. Прощай, сестра моя и подруга. Пусть святые нашей церкви помогут тебе.
— Эллида, а ты не поплывешь с нами?
Молодая гречанка обернулась к порту. Мачты «Гермеса» походили на прозрачные золотые столбы и рушились в снопах искр. Маркиз д'Эскренвиль бегал по берегу как сумасшедший. Зачарованными глазами он смотрел на горящий корабль.
— Нет, я останусь с ним, — закричала Эллида и бросилась туда.
Анжелика поднялась на барку, и та бесшумно отчалила. Рыбаки старались держаться в тени мола, но иногда свет от разгоравшегося пламени настигал суденышко. Стоя на корме, Савари не отказывал себе в удовольствии любоваться пожаром.
— Я набил во многих местах корпуса обоих судов паклю, — объяснял он. — Каждый день, путешествуя к островам, я спускался в трюмы и все приготовил. Нынче вечером я полил там своим мумие, которое превратил в жидкость. Благодаря этому оба корабля стали очень горючими как изнутри, так и
