Маргарита взяла бокал и посмотрела через него на свет. Рубинового цвета вино влажно блестело.
– За наше случайное знакомство? – предложила она с иронией в голосе.
– За него! – поддержал я. Мне сейчас было все равно, за что пить. Лишь бы не говорить…
Евдокия с подносом появилась скоро. Вопреки ее предсказаниям, бифштекс оказался сочным и вкусным. Частник даже в этой глухомани был на высоте. Он превратил казенный ресторан близ гостиницы в красивый зал с уютными нишами-карманами, в одной из которых мы сейчас ужинали. Он позаботился, чтобы посетителям подавали хорошее вино и вкусную еду. Только вышколить своих официанток не успел…
Я украдкой посматривал на Маргариту. Она ела быстро (видно было, что проголодалась), но аккуратно. Я специально усадил ее лицом к залу, устроившись напротив. Женщины в ресторанах любят рассматривать публику. Свет бра мягко падал на ее лицо, играл легкими тенями, делая его прекрасно-загадочным, и я ощутил, как кольнуло в груди – совсем как днем.
Маргарита отложила вилку и потянулась к бокалу. Я торопливо наполнил его.
– Что теперь? – спросила она, отпив.
– Потанцуем?
– Музыки нет.
Я повернулся и сделал знак парню за пультом в углу. Тот кивнул, и зал наполнила медленная томная мелодия.
– Я вижу у вас тут все схвачено! – Она встала и положила салфетку на стол. – Что ж, почему бы и нет…
В школе я несколько лет ходил в секцию бальных танцев. Но в десятом классе за год вымахал на целую голову, и тренер меня забраковал. Навыки остались.
Маргарита двигалась легко, послушно отзываясь на каждое мое движение, и мы плавно скользили по залу под любопытными взглядами редких посетителей. Краем глаза я заметил Евдокию (она стояла, насупившись, у входа в кухню, исподлобья наблюдая за нами) и тут же забыл про нее. Передо мной, совсем рядом было милое лицо с полузакрытыми глазами, а когда они раскрывались, я видел в них то, что желал видеть. Легкий пряный запах неведомых цветов исходил от ее волос, обволакивал и кружил голову…
Не останавливаясь, мы станцевали танго, вальс, затем снова танго. Третьим танцем планировалась румба (после румбы, к тому же блестяще исполненной, женщин пробивает на любовь), но записи румбы в Горке не нашлось. Аргентинское танго (темп быстрее обычного, четкие повороты, фиксация движений) – это почти та же румба. Если постараться…
Маргарита запыхалась, и я отвел ее к столику. Она жадно пригубила из бокала и достала из сумочки тоненькую сигаретку. Я услужливо щелкнул зажигалкой.
– Ну ты и орел… Ничего, что я на 'ты'?
Я мягко кивнул – танго подействовало.
– Высокий, красивый, образованный, да еще и танцует, – она засмеялась и выпустила дым к потолку. – Неудивительно, что эта девочка вляпалась.
Я вежливо промолчал. Сейчас лучше всего было молчать.
– И фамилия… – продолжила она, затягиваясь. – Кстати, откуда такая? Двойная, красивая… Родовая или позаимствовали?
– Прозвище предка была Ноздря, – сказал я, разом отметая подозрения в заимствовании. – То ли нос у него был такой формы, то ли ноздря рваная. Дети его, соответственно, пошли Ноздрины. О самом предке документальных свидетельств нет, но первые Ноздрины известны с конца семнадцатого. Потом род стал умножаться, делиться на ветви. Для их различия добавляли определение – по местности, где жила семья. Мы, Галицкие, западная ветвь.
– Ах, молодые генералы, минувших дней… – протянула она строчку из Цветаевой и загасила сигарету. – А теперь давайте, Аким, вернемся к нашим баранам. Я обдумала ваше предложение, – она снова перешла на 'вы', и мне это не понравилось. – Вряд ли история Ульяны Бабоед заинтересует мою газету. И факты шаткие. Нет никаких достоверных данных, что именно ее кости нашли в стене. Вы это никогда не докажете.
– А привидение?
– Вы будете уверять, что его не видели, другие – наоборот. Кому верить?
– Нам.
– Почему нам?
– Потому что привидение – это не то, о чем писали наши газеты. Странное ощущение тревоги, какая-то тень за окном и тому подобное. Обычно оно является всегда строго в одно и то же время и в одном и том же виде. По этому поводу существует масса серьезных публикаций – я подберу вам источники. Ульяна Бабоед – всего лишь повод усомниться в нелепой версии о замурованной жене молодого каменщика. А когда мы сами убедимся, что никакого привидения не существует…
– Мы?
– Сегодня будет вторая ночь в башне. И я думал, что мы вдвоем… – выпалил я и умолк. Лицо ее пошло пятнами.
– Ах ты… – она запнулась, подбирая слова. И не нашла. – Я что, дала повод…
– Разрешите вас пригласить?
Невысокий румяный крепыш стоял у нашего столика. Радостное лицо подвыпившего человека, строгий костюм. Только сейчас я обратил внимание: в зале опять звучала музыка.
– С удовольствием!
Маргарита встала и вышла из-за стола. Задыхаясь от гнева, я смотрел, как они идут в центр зала, он кладет ей руку на талию… Оглянулся. Евдокия все еще стояла у кухни.
– Можно тебя?
Она робко кивнула и положила мне руку на плечо. После первых же па я почувствовал, что она не только легко ходит. И, уже не осторожничая, решительно повел ее.
– Где училась?
– В 'эрдэка', – ответила она, поняв. И поправилась: – В районном доме культуры. У нас там танцевальный кружок.
– И он тоже? – кивнул я в сторону крепыша, который двигался слишком уверенно для сельского увальня.
– Виталик? – улыбнулась она. – Он у нас первый танцор. Он даже лезгинку может.
– А пляску святого Витта?
Она нахмурилась.
– Ты к нему не приставай. Он в спецназе служил. У него даже краповый берет есть.
– Да ну?
– Аким, не надо! – жалобно попросила она.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут?
– Знаю, – уже знакомым мне тоном ответила она.
– Ты, посмотрю, вообще знаешь очень много. Тогда скажи: отчего умерли Ульяна и Онисим? Никаких эпидемий в то время не было – проверено, а тут двое молодых, здоровых… Откуда ты вообще знаешь их историю?
Она опустила взгляд.
– Не скажу.
– Почему?
– Потому что ты сейчас злой.
– Я очень добрый.
– Ты злой. Пусти! – она уперлась ладонями мне в грудь. – Мне надо работать!
Она убежала, а я остался стоять у стены, наблюдая за танцующей парой. Наконец, музыка кончилась, Маргарита что-то сказала крепышу, они оба засмеялись. Я сглотнул. Маргарита взглянула на часы, оглянулась и пошла к дверям. Крепыш двинулся в другую сторону. Я остановил его на полпути.
– Говорят, вы не только хорошо танцуете?
Он недоуменно смотрел на меня.
– Когда вас учили танцевать, объясняли, что женщину, которая пришла в ресторан с мужчиной, можно пригласить только с разрешения ее спутника?
– Так она не возражала! – удивился он.
– Зато я возражаю.
Он пожал плечами. Лучше бы он дал мне оплеуху.
– Слушай, танцор лезгинки!..
– Пойдем!
Он повернулся и пошел к выходу. Я двинулся следом. В скверике за гостиницей тускло горели два фонаря. Скудно, но хватит. Он снял пиджак, галстук, аккуратно сложил их на лавочку. Я был в джемпере и ничего снимать не стал. Он принял боксерскую стойку и я тоже. Правильно. Не шантрапа, чтобы ногами махать.
У крапового берета оказались пудовые кулаки – он хватил меня в бок так, что ребра затрещали. Но больше ему это не удалось. Руки у меня были длиннее. И свой положенный по закону год армейской службы я прошел в десантно-штурмовой бригаде… Он упал и вскочил, как ванька-встанька, упал и снова вскочил. После третьего пропущенного удара уже не поднялся. С трудом сел и сплюнул.
– Черт длиннорукий…
Странно, но в голосе его не было злобы.
– Отдыхай!
Я повернулся и пошел к гостинице. Вечер со всеми выпестованными в мечтах планами провалился к чертовой матери, болел ушибленный бок и разбитые о каменное лицо крапового берета костяшки пальцев, но мне было все равно. Совсем…
