Капитан и Враг

же старше ты выглядишь. — Затем добавил: — Странно, верно, что нет Лайзы — она приготовила бы нам по чашечке чайку, но ты теперь, наверное, предпочтешь что-нибудь покрепче. Виски? Джин?

— Ваш друг мистер Квигли учил меня пить «Писко Сауэр», но я предпочел бы виски. — Вспомнив далекое прошлое, я чуть не сказал: «Джин с тоником».

Капитан направился к бару.

— Квигли — мой знакомый, — заявил он, — едва ли я назвал бы его другом. — И, смешивая нам виски с водой, он спросил, не поворачиваясь ко мне, возможно, чтобы я не увидел в его взгляде тревоги: — А как Лайза?

Не думаю, чтобы кто-либо мог поставить мне в вину то, что я не сказал тогда простой правды: «Она умерла», и, пожалуй, как раз тогда я принял рискованное решение оттянуть по возможности разговор о ее смерти.

В конце концов, я ведь ничем не был обязан Капитану. Разве я интересовал его сам по себе, а не просто потому, что был ребенком, которого он смог дать Лайзе, так как собственного иметь она не могла? Но я отлично понимал, какие меня ждали трудности. Я ведь понятия не имел, как часто она ему писала и чем мне объяснить ее молчание. Я знал, что рано или поздно правда выплывет наружу, но прежде надо благополучно утвердиться в этом незнакомом мне мире, а уж потом говорить Капитану, что я ему солгал.

Я сказал:

— Да не очень.

— То есть?

— Пустяковый несчастный случай. Ее сшибло машиной. По пути в булочную. Пришлось отвезти ее в больницу.

— Что все-таки с ней случилось?

Я изложил ему видоизмененную версию правды, умолчав о последующем.

— И ты прилетел сюда, а ее оставил одну в больнице?..

Я чуть не сказал ему: «Она же привыкла быть одна», но вовремя сдержался, а он добавил:

— У нее ведь никого, кроме тебя, нет.

Я вспомнил, что она не писала ему о моем дезертирстве из боязни встревожить его, да и не хотела вынуждать его вернуться. Поэтому я продолжал осторожно лгать.

— Она настаивала, чтобы я поехал. Дала мне денег на билет, потому что сама не могла поехать. Она собирается вылететь следом. Как только врачи дадут добро.

Ложь и умолчания множились, и я уже не мог остановиться.

— Но я и не ждал ее. Я же написал, чтобы она пока не приезжала. Подождала еще немного. Из-за осложнений.

— Она считала, что я могу быть вам полезен.

— А мне не выносима мысль, что она там в больнице — беспомощная и одна.

— Она, наверное, теперь уже вернулась домой.

— Да. В свой так называемый «дом». В этот мрачный подвал.

— Она была там счастлива. По-своему. Жила ожиданием, когда вы вернетесь.

— Благодарение богу, у нее был ты, но вот сейчас… Ах, если бы я мог сесть на ближайший самолет и вернуться в Европу, но я не могу. Я обещал… Возможно, через месяц я буду волен распоряжаться собой — я в этом почти уверен, — но месяц — это чертовски долго для больного и одинокого человека. — Он сделал большой глоток виски. — Но ведь за хлебом всегда ходил ты. Где же ты был, когда произошло несчастье?

— На работе.

— Ах, да, конечно. Ты же получил место в газете. Она писала мне, как она рада, что ты не болтаешься весь день без дела. Ей нравилось ждать тебя домой вечером.

До той минуты мне ни разу не приходило в голову, насколько мы оба обманывали его. Совместными усилиями мы вырыли яму, более глубокую, чем любая могила, и запрятали в нее правду. Но была правда, которую рано или поздно придется откопать, — правда о смерти Лайзы. Не может же она до бесконечности не отвечать на его письма. Я выпил, но виски не помогло мне решить эту задачу.

Капитан налил себе вторую порцию виски.

— Чай я больше не пью, — сказал он, — да я никогда его и не любил. Чай для меня связан с одним-единственным местом на свете — ее домом. — Думается, он пытался таким путем разрядить напряжение, которое возникло между нами и которое он, по всей вероятности, объяснял различием наших тревог, а может быть, даже и изменением нашего статуса по отношению друг к другу. Не было больше взрослого мужчины и мальчика — он стал стариком, а я перестал быть маленьким мальчиком. Он спросил: — Что ты думаешь об этом Квигли?

— Я не сумел его раскусить. Да и непонятно мне, почему вы именно его попросили встретить меня.

— Пабло ведь почти не говорит по-английски, а твой испанский я считал… ну, словом, мы тоща недалеко ушли в его изучении, правда? А Квигли мог по крайней мере немного объяснить тебе, что к чему.

— Он ничего мне не объяснил.

— Я имел в виду — про отель, этот номер, про счет, на который следует все записывать, и что надо есть в этом дикарском городе. Сам я не мог тебя встретить. У меня было важное дело. Я им там требовался.

— Кому — полиции? — спросил я с единственным намерением пролить свет на непонятное прошлое, которое я и Лайза делили с ним.

— О нет, теперь у меня осложнения не с полицией.

— Но осложнения все-таки есть?

— Они всегда есть. И я не боюсь осложнений. Жизнь ничего бы не стоила без них. Теперь, когда я вернулся, тебе, к сожалению, придется спать на диване.

— Я же привык к дивану в Кэмден-Тауне. И тот был не такой удобный.

— Надеюсь, на этот раз у тебя есть пижама.

Я был рад, что и он вернулся мыслью к тому далекому прошлому, о котором я писал. В этом прошлом не было ловушек, которые надо обходить, и каждый из нас мог свободно говорить с другим.

— Слава богу, она не оранжевая, — сказал я.

— В ту первую ночь тебе пришлось примириться с оранжевой.

— Как только в доме все затихло, я стянул пижаму и лег голышом.

— А ее, наверно, смял как следует, чтобы Лайза не заметила.

— Даже основательно порвал. Чтобы после стирки не пришлось снова надевать.

— Да, я помню, Лайза очень рассердилась, потому что мне пришлось покупать другую пижаму. Значит, не я один жил двойной жизнью — ты начал так жить еще раньше, чем я.

— Но вы и продолжаете так жить, — сказал я. — Чем вы все-таки занимаетесь?

— Я не уверен, что тебе небезопасно знать об этом.

— Небезопасно?

— Для нас обоих.

— А мистер Квигли знает?

Я намеренно вставлял слово «мистер», говоря о Квигли. Тем самым я как бы отделял себя от него. Выражал ему презрение.

— О, он очень хотел бы знать, но никогда нельзя доверять журналисту, если, конечно, Квигли — журналист.

— Так я ведь тоже всего неделю тому назад был журналистом.

— Но не журналистом типа Квигли, надеюсь.

— А какого типа журналист мистер Квигли?

— Он именует себя корреспондентом по финансовым вопросам, но жаден до любой информации. И я не уверен, что он всегда использует ее для своей газеты. С этого человека нужно глаз не спускать.

— И вы хотите, чтобы я этим занимался? Именно эту работенку вы имели для меня в виду?