Саймон Грин — Охотник за смертью: Восстание

— Людям нужны герои, — пожал плечами Рэндом. — Такова уж их природа. Так приятно, когда кто- то все за тебя решает. Они превозносят нас до небес, возлагают на нас все свои надежды и упования, а потом обнаруживают, что мы просто люди, и страшно обижаются. Все это я проходил много раз, Руби. Думаешь, почему я удрал на Туманный Мир? Надоело мне нести на своих плечах груз чужих надежд и чаяний. Всю жизнь я пытаюсь научить людей думать и отвечать за свои поступки, но все это разговоры в пользу бедных. Стоит им увидеть какого-нибудь обаятельного сукина сына с хорошо подвешенным языком, и они бросают все и бегут за ним, как собачки, потому что он их, видите ли, вдохновил. Иногда мне кажется, что когда они все-таки спихнут Лайонстон с Железного Трона, то посадят на ее место первого попавшегося проходимца. Главное, чтобы он был великим героем. Вроде нас с тобой.

— Император Джек, — сказала Руби. — А что, звучит неплохо. Ты бы их встряхнул.

— Нет уж, увольте, — ответил ей Рэндом. — Никому нельзя доверять такую власть — даже мне. Слишком велико искушение. Даже если у человека самые лучшие намерения, власть все равно развращает его. Такова уж человеческая природа. В мире нет ничего опаснее человека, который знает, что он прав. Такой кого угодно принесет в жертву своим идеалам, даже лучшего друга. Всю жизнь только и делаю, что убеждаюсь: людям, дорвавшимся до власти, доверять нельзя ни в чем. Демократия — самая эффективная форма правления, потому что она требует общего согласия. Материально люди всегда живут лучше, когда в любой момент могут сбросить зарвавшегося лидера.

Рзндом замолчал, а Руби ничего не ответила. Несколько долгих минут они молча разглядывали металлическую равнину. Тишина раннего утра казалась неестественной после шума битвы, закончившейся всего несколько часов назад. Кое-где на поле еще догорали имперские боевые машины, подбитые мятежниками из дисраптеров. Их горящие остатки дымили и подергивались, как огромные, смертельно раненные хищники. Черная громада фабричного комплекса загораживала полнеба. Временами в разных местах ее вспыхивали малиновые огоньки — наверное, так будут выглядеть двери в ад, если кто-нибудь примется ими хлопать. Защитное силовое поле мерцало тусклым, неестественным светом. Так представляют себе дети замок людоеда — магический полог закрывает дом страшного чудовища, питающегося кровью невинных жертв.

— Что творится со Штормом? — спросила Руби. — В последнее время он ведет себя с тобой как-то странно. Я думала, вы друзья.

— Ты не ошибалась, — ответил Рэндом. — Мы знаем друг друга почти что с детства и сражались вместе столько раз, что и не сосчитаешь. Видела бы ты его в те дни! Алекс был настоящим лидером — волевой, энергичный красавец, прекрасно владеющий мечом. Легенды слагали обо мне, а все женщины доставались ему. Он был моей правой рукой, единственным во всей Вселенной человеком, на которого я действительно мог положиться. А теперь я… изменился, а он не может с этим смириться.

— Ты выглядишь моложе, — сказала Руби.

Оба они понимали, что это чудовищное преуменьшение. За последние несколько недель Рэндом сбросил по меньшей мере лет двадцать. Теперь ему ни за что нельзя было дать больше сорока. Внешне это выражалось в появлении мускулатуры, а внутренне — в огромном притоке энергии. Куда только подевалось изможденное лицо шестидесятилетнего человека? На месте остались только шрамы и морщины. Одним словом, новый Рэндом почти ничем не напоминал ту старую развалину, которую Руби встретила когда-то в Мистпорте.

— Я и чувствую себя молодым, — сказал Рэндом. — Я стал сильнее, увереннее в себе. Мои реакции улучшились. Я снова стал тем человеком, про которого слагали легенды.

— А может, Шторм просто ревнует? — спросила Руби. — Ты молодеешь, а он нет.

— Не знаю. Может быть. Сейчас я начинаю кое-что вспоминать об Александре Шторме. По-моему, он потерял веру. Он больше не хотел отдать жизнь за правое дело. Несколько десятков лет он провел в битвах, и эго ни к чему не привело. Он захотел уйти из подполья, зажить спокойной, размеренной жизнью пенсионера и предоставить молодым очертя голову кидаться в битву. Он был уверен, что заслужил такую жизнь. На самом деле к тому времени мы оба стали слишком стары для битв, только я не хотел этого замечать. Я повел людей в битву на Холодной Скале, и Алекс пошел со мной. Пошел не потому, что хотел поддержать дело, — нет, он просто хотел быть рядом со своим старым другом. В такие моменты Алекс всегда поступал так, как надо. Он, в сущности, хороший парень. Ну а потом нас разгромили. И кажется мне, что я помню, как Алекс повернулся и побежал. А я остался и попал в плен, так что, возможно, он был абсолютно прав.

После этого я потерял его след. Мы так ни разу и не встречались, пока он не появился на совете в роли представителя Голгофы. Это меня не удивило — я знал, что Алекс, что бы он там ни говорил, не сможет навсегда оставить подполье. Но теперь мы снова попали на поле боя, и я остался прежним, а он — нет. Я снова стал легендарным мятежником, а Алекс — просто усталый старик, которому трудно удержать свой собственный меч или справиться с дыханием. А может быть, я напоминаю ему о той, последней битве, о том, как он бежал, а я остался. Впрочем, это воспоминание может оказаться подложным. Я мало что помню о том периоде своей жизни.

— Неудивительно — ты же побывал в плену, — сказала Руби. — Тебя довольно долго держали в имперских застенках. А тамошние мнемотехники могут сделать с разумом человека все что угодно. Скажи Спасибо, что ты не спятил.

— Иногда я и в этом сомневаюсь, — признался Рэндом. — Я слишком много всего забыл. В моем мозгу повсюду запертые двери и тяжелые засовы. Откуда я знаю, какие контрольные слова они засунули мне в память? Я не вспомню их, пока они мне не прикажут. Видела, что было с Оуэном, когда этот чертов Озимандиус попытался предать их с Хэйзел в городе «измененных»? Вот и я могу оказаться такой же неразорвавшейся бомбой. Лежу себе тихонько и дожидаюсь того мига, когда взрыв будет особенно кстати.

— Ты паршивый зануда и паникер, вот ты кто. До сих пор не понимаю, что я в тебе нашла.

— Я обаял тебя и ослепил своими чарами.

— Надейся, как же. На самом деле мне просто нравится твоя целеустремленность. Ты много раз пытался привести свою жизнь в соответствие с идеалами. Лично я никогда ни во что не верила. Кроме, разумеется, звонкой монеты. Гордость и смелость могут лопнуть, как мыльный пузырь, а золото всегда остается золотом. Может, я просто хочу присвоить себе часть твоей славы.

— Руби, почему ты всегда себя так принижаешь?

Руби пожала плечами:

— Должен же кто-то выполнять грязную работу. Не знаю, Джек. Не спрашивай меня. Все равно я не смогу тебе ничего сказать. Я здесь, потому что я так хочу. Попробуй удовлетвориться таким ответом.

— Я не единственный, кто изменился в последнее время. Ты тоже стала другой, Руби. Хочешь ты этого или нет, но ты действительно становишься таким же легендарным героем, как и я.

— Черт, надеюсь, что нет. Сколько я знала героев, все они плохо кончили. Погибли во цвете лет трагической геройской смертью. Боюсь, что эта часть легенды меня категорически не устраивает. По мне, так пусть меня лучше считают твоим верным товарищем — знаешь, из тех, кто через много лет после войны все еще живехонек и издает свои неизвестно кем написанные мемуары, которые расходятся, как горячие пирожки. Да, я изменилась, но эти изменения вызваны только Лабиринтом. Думаешь, один ты помолодел? По мне это не так заметно, но, по-моему, я сбросила добрых лет пять. Я стала сильнее и быстрее. Когда я дерусь, мне кажется, что мой противник еле шевелится. Мне нужно меньше времени на отдых. Настоящий боец не может не заметить такого.

Но знаешь, Джек, мне тут пришло в голову, что все это может плохо кончиться. Что, если мы так и будем молодеть? Кем мы в конце концов станем? Детьми? Младенцами? Или вообще неизвестно чем?

— Что бы ни сотворил с нами Лабиринт, изменения продолжаются, — задумчиво произнес Рэндом. — Продолжаются, несмотря на то что мы давно покинули даже планету, на которой он находится. Думаю, у этого процесса есть какая-то цель. Он облагораживает нас, открывает перед нами новые возможности. Мы никогда бы не стали такими, как сейчас, если бы не Лабиринт. И вспомни, ведь мы