Орелия болтала с супружеской четой Кэннингхэ-мов, когда в дверном проеме появился Лайэм. Он подошел прямо к ней и сообщил, улыбаясь:
— Если вы снова нуждаетесь в сопровождении, то я — к вашим услугам.
С момента встречи с Орелией на Выставке Дикого Запада, он ни разу не заговаривал с ней и офисе, ограничиваясь короткими деловыми замечаниями, за что она была ему от души признательна. Но вот опять встреча, и снова он говорит с ней легким дразнящим тоном.
— Спасибо. — Она старалась говорить спокойно. — Сегодня мне спутник не понадобится. Тогда мне пришлось удирать от своих разъяренных сестричек.
— Не-у-же-ли? — Он огляделся, изображая на лице испуг. — Да ведь здесь, в темноте, могут скрываться та-а-кие страшилища!
— Страшилища или призраки не так страшны, как моя сестра Файона в дурном расположении духа!
Оба рассмеялись.
— Я люблю свою старшую сестру,. — заметила Орелия, — но мы не всегда сходимся во взглядах.
— Понимаю вас, — отозвался Лайэм, — братьев и сестер у меня нет, но отец бывает временами очень сварлив.
— А где же ваш отец? — оглянулась по сторонам Орелия.
— Он сказал, что не пойдет, и это очень странно. — Он поглядел из-за плеча Орелии на Федру.
Орелия, конечно, не стала сообщать Лайэму о ссоре его отца с Федрой и заметила с притворным удивлением:
— Что же это он, ведь проект делала ваша фирма.
— Завтра будет расспрашивать меня, как прошел вечер, и сожалеть, что не пошел. — Лайэм заметил пустой бокал в руках Орелии: — Налить вам еще? Я открою другую бутылку.
— Спасибо, да.
Пока он разливал вино по бокалам, она смотрела на него, красивого, в белом галстуке и во фраке, и думала, если Федра и Син все-таки поженятся, то между нею и Лайэмом возникнут родственные отношения, что, конечно, создаст некоторую неловкость в работе. Но какое это имеет значение, если Федра устроит наконец свою жизнь… Орелия искренно желала ей счастья.
Выпив вина, они с Лайэмом обошли храм, разглядывая мумии и саркофаги, крышки с которых были сняты, чтобы можно было увидеть мумии.
— Что это за богиня нарисована на внутренней части крышки саркофага?
— Это Нут, богиня неба, — ответил Лайэм. — Египтяне хотели, чтобы ее звездное тело парило над ними и после смерти.
— Какая красивая мысль!
— Вам понравилось исполнение бордюра из скарабеев и лотосов? — спросил Лайэм.
— О да! Но Росситеру бордюр вовсе не понравился.
— Как? — забеспокоился Лайэм.
— Он сказал, что это, в общем-то, сносно.
Лайэм весело засмеялся.
— Не обращайте внимания. Оценка в его духе. То он брюзжит, то ликует не поймешь отчего. Он человек настроения. А бордюр превосходен, и идея принадлежит исключительно вам.
Орелия покраснела от удовольствия.
— Как, по-вашему, эта мумия отличается от других? — спросил Лайэм, показывая на мумию, к которой они подошли.
— Ну, я же не специалист, мне трудно судить. Кажется, она круглее, менее плоская.
— Да, внутри этой — человеческий скелет. Из коллекции Росситера.
— Бр-р! — Ее передернуло. — Такое устрашает.
— А бинтовал мумию Квигли.
— Приятное сотрудничество, — заметила Орелия. — Тетя Федра говорила мне, что они-друзья, эти двое.
— Ну, я сказал бы, что это скорее сотрудничество. Не думаю, что они любят друг друга.
— А вот к женщинам Квигли относится весьма враждебно. — Впервые она напомнила Лайэму инцидент на заседании Общества, когда Квигли грубо высказывался о женщинах. — Неужели он действительно женат? Ведь он презирает и даже ненавидит женщин.
— Да, женат, но никто его жену не видел. Может быть, он держит ее взаперти. Или мумифицировал и хранит мумию в подвале.
— Ну и шуточки! — поежилась Орелия. В глубине души она считала, что грубый, как носорог, Джек Квигли способен даже на убийство, и поэтому легкий тон Лайэма, который обычно ей нравился, сейчас покоробил ее.
Он понял это и заметил:
— Знаете, наверное, наши представления о Квигли преувеличены. Он своей грубостью и бестактностью сам как бы подставляет себя под удар.
— И вы уверены — что преувеличены?
Даже в тусклом свете масляной лампы она увидела на его лице глубокое раздумье.
— Квигли нелегко понять. Может, он такой, каким себя выставляет, а может, лучше. Но в одном я уверен— на убийство он не способен.
Орелии очень хотелось, чтобы Лайэм оказался прав. Она сделала еще глоток шампанского, и перед ее глазами все поплыло. В этот миг Лайэм наклонился к самому ее уху, и она почувствовала себя в облаке аромата цветущего дерева, под которым он ее поцеловал. Но мгновенно все растаяло, и она услышала его тихий голос:
— Пожалуйста, не говорите никому, что в одной из мумий — скелет.
— Почему?
— Посетители будут пугаться.
— Никому не скажу, конечно. Пускай не пугаются, — сказала она с беспечным смехом; пузырьки выпитого ею шампанского как будто кружились и лопались теперь в ее голове.
К ним подошла Федра.
— Добрый вечер, Лайэм. Кто делал эти саркофаги?
— Доктор Росситер, доктор Кэннингхэм, Мэнсфилд и Квигли. Превосходная работа, не правда ли?
— Женские лица на крышках саркофагов просто изумительны. Как живые. И кого-то смутно напоминают— вот на этом, например.
Федра перевела взгляд с крышки саркофага на Орелию.
Лайэм нахмурился:
— Что вы имеете в виду?
— О, наверное, мне просто показалось, — небрежно отмахнулась Федра.
— Да, обстановка этого храма подстегивает воображение, — согласился Лайэм.
— Сколько любителей чудес набегут сюда завтра! — засмеялась Федра. Она осталась стоять около племянницы; вновь наполнили бокалы, и Росситер, выйдя на середину комнаты, поднял свой бокал и зычно провозгласил:
— За О'Рурка и О'Рурка, создателей египетского храма!
— А я хочу выпить за всех вас и других членов Общества, оказавших бесценную помощь в создании этого храма! — поднял бокал Лайэм.
Кэннингхэм не удержался и тут же ввернул шутку:
— И за древних египтян, которые оставили для наших научных изысканий столько сокровищ искусства и даже своих покойников!
Все зааплодировали, и сияющий Лайэм охотно стал отвечать на вопросы, давая разъяснения по проекту и отделке храма.
Орелия наклонилась к Федре:
