– Тогда разбуди его сам! – напирал Шелленграм. – Чего ждешь? А ну, с дороги!
Быть отодвинутым рукой адъютант не пожелал – мертвой хваткой вцепился в косяк. Не чеканил слова отказа – отвратительно шелестел, почти шептал, но стоял на своем твердо.
– Господин контр-адмирал только что лег… Четверо суток на ногах… Исключено… Приказано будить лишь в случае непосредственной угрозы Поплавку… Текущие вопросы уполномочен решать старший офицер, он вас примет…
– Драл я твоего старшего офицера, – орал Шелленграм так же, как орал когда-то на Прокне – не забылась привычка, – и тебя драл вместе с ним! Что? Корабельную полицию? Иди вызывай. Дорогу, сопляк! Где Курт?
– Кто там? – донесся из-за двери слабый голос. Адъютант позеленел. – Гундер, это вы?
– А кто еще? – с веселой яростью крикнул Шелленграм. – Я к вам по делу, Курт, а вы холуями загораживаетесь. Можно войти?
– Очень срочно? Лейтенант, кофе нам.
Желто-зеленый адъютант удалился. Шелленграм успел заметить, как выражение отчаянной решимости не пущать в заветную дверь хоть Бога, хоть черта, хоть самого Адмиралиссимуса сменилось на его лице тупой усталостью, без остатка сожравшей эмоции. Вознегодует на хама он потом, а сейчас – спать, спать… Приткнуться бы ему где-нибудь. Бедняга…
Контр-адмирал Хиппель выглядел нисколько не лучше.
– Что случилось, Гундер? Простите, я в таком виде… – Он был в пижаме. – Спешное дело?
Большая овчарка, любимица контр-адмирала, вскочив с коврика в дальнем углу просторной каюты, настороженно обнюхала Шелленграма, вопросительно покосившись на хозяина. Подышав с высунутым языком, отошла, упала на лежанку животом и мордой, устремила в никуда тоскливый взгляд.
– Очень спешное, – сказал Шелленграм. – Мне нужно на Третий контрольный пост, прямо сейчас. Или на базу «Ураган», все равно. Транспортную платформу с пилотом в мое распоряжение. И общее указание о содействии.
Контр-адмирал Хиппель отчаянно зевнул.
– На какой срок?
– Думаю, на три-четыре дня. Возможно, больше.
– Сейчас вам лучше оставаться на Поплавке, Гундер. Не время нежиться в тропиках.
– Я знаю.
Контр-адмирал несколько раз моргнул, с силой сжимая веки.
– Простите… Зачем это?
– Нужно забрать там одного человека. Мы должны улететь отсюда вместе. Меня отзывают в метрополию, Курт.
– Вот как? Надеюсь, ненадолго, Гундер?
– Вероятно, навсегда.
Хиппель стал тереть ладонями виски.
– Жаль… Очень жаль расставаться с вами, Гундер. Да… о чем я хотел спросить… Что-то я не пойму: вам нужно четыре дня, чтобы слетать до Третьего контрольного и обратно?
– Не совсем так, – пояснил Шелленграм. – Этот человек – штрафник. Искать его в Гольфстриме, сами понимаете, бесполезно. Придется ждать, когда он сам выйдет на связь.
– Ничего не понимаю, – сказал Хиппель. – Зачем это вам?
– Мне нужен этот человек.
– Вот я и спрашиваю: зачем?
Явился желтый адъютант с двумя дымящимися чашками кофе на подносе. Глаза его были полузакрыты, как у совы в жаркий полдень. Адъютант спал на ходу. Сомнамбулически двигаясь, он поставил поднос на столик, покачнулся, но тут же справился с собой и вытянулся, ожидая приказаний.
– Благодарю. Вы больше не нужны. И проследите, чтобы нам не мешали.
Хиппель взял с подноса чашку, отхлебнул, обжегся и зашипел.
– Тяжко приходилось последние дни? – сочувственно спросил Шелленграм. Хиппель только взглянул в ответ. – Впрочем, извините меня, Курт, вопрос дурацкий. Сам вижу.
– Много вы там у себя в отделе видите, Гундер. Вы хотя бы представляете себе, что значит подготовить Поплавок к погружению? Он с той войны не нырял. А тут еще, как нарочно, этот желтый прилив…
– Будем нырять? – прищурился Шелленграм. – И вероятно, под лед? Так вот для чего вы притащили нас к полярному кругу, а, Курт?
– Бросьте, Гундер, – устало сказал Хиппель. – Вы же не дурак, а ведущий эксперт, вы все понимаете. Ждать недолго. Простите, мне надо выспаться… Какой у вас вопрос? Ах, да, вспомнил…
– Вы мне поможете, Курт?
– Я должен знать, кто этот человек.
– Просто штрафник. Лейтенант погранфлотилии. Никто.
– Он ваш родственник?
– Считайте, что так.
– Понятно… Простите меня, Гундер, вы попали не по адресу. Противозаконные дела – это к кому- нибудь другому. Поверьте, мне искренне жаль.
Шелленграм не торопясь отпил кофе.
– Признаться, не думал, что вам удастся удивить меня, Курт. Где это вы видели на Капле законы? Моя просьба нарушает лишь дисциплинарный устав, вам ли не понимать. Всю ответственность я беру на себя. Если произойдет шум, вы ничего не знали, мошенник эксперт обвел вас вокруг пальца, можете с негодованием валить вину на меня. Правда, скорее всего шума не будет, зато в метрополии найдется кому при случае замолвить за вас словечко. Признайтесь, что вы терпеть не можете Каплю, вам бы преподавать матчасть где-нибудь в Новом Ньюпорте или Кейптауне, а свое нынешнее руководство вы с удовольствием утопили бы в балластной цистерне. Зачем отрицать очевидное? Маленькое дружеское одолжение – это все, о чем я вас прошу, и поверьте, не даром.
Контр-адмирал качнул головой.
– Почему, Курт?
– Я не хочу даже говорить об этом.
– Зато хочу я. И знаете, мне кажется, что мы с вами все-таки поладим.
– Не лучше ли вам уйти, Гундер?
Овчарка тоскливо подскулила на своем коврике. Хиппель досадливо дернул щекой.
– Уходите, прошу вас. Я должен выспаться.
Шелленграм сделал большой мысленный вздох.
– Сейчас уйду, но прежде расскажу вам одну занятную историю. Один мой знакомый капитан – нет, не на Капле, совсем в другом месте – отличался повышенной любовью к животным, особенно к собакам. Большое судно, которым он командовал, годами не заходило в порт, и на нем действовало установленное свыше разумное, но досадное правило: любой член экипажа имел право завести домашнее животное не ранее чем через пять лет беспорочной службы, и то не крупнее кошки. Долгое время капитану удавалось правдами и неправдами обходить это правило, и несколько его подчиненных содержали крупных собак, обязательно сук. С ними мой милейший знакомый регулярно вступал в неестественные половые сношения, причем поначалу суке приходилось надевать намордник, а потом животное привыкало. В пользу капитана можно сказать, что он сам тяжко страдал от своей аномальности. Представьте себе, он был честнейший человек и, отдавая подчиненным больше половины своего жалованья на содержание собак и в уплату за молчание, ни разу не взял ни единого гроша из судовой кассы. Начальство этого капитана знало о его пороке, однако ценило служаку и закрывало глаза на его шалости до тех пор, пока могло избежать скандального расследования, подкрепленного видеозаписью. Но однажды капитан имел неосторожность отказать в пустяковой просьбе человеку, которого он без особых на то оснований называл другом… Мне продолжать?
Покрытый испариной Хиппель тяжело дышал.
– Я испортил вам сон, Курт? – участливо спросил Шелленграм. – Простите, не имел в виду. Тема
