Ледяной поход (с Корниловым)

Впереди лежат цепи, от них долетает треск выстрелов, видны вспыхивающие дымки.

Мчится обоз по дороге, мимо лежащих цепей. Они отстреливаются - перед ними чернеют большевистские цепи.

Под грохот гранат, свист пуль прорвался обоз через жел.-дор. линию и подъезжает к слободе. Горькой Балке.

Скачут подводы с крутого ската и, перелетев мост, тихо подымаются в гору, в село. У первой хаты лежит мертвая женщина, вверх лицом, согнулись в коленях ноги, ветер раздувает синюю с цветами юбку.

Рядом с обозом - верховые. 'Что это за женщина, не знаете?' - спрашиваю я одного. Верховой тронул коня, едет с подводой и рассказывает, перегнувшись с седла: 'эта, сволочь, выдала наш первый разъезд; они у нее остановились - она их приняла хорошо, а сама к комиссару послала; их захватили, перестреляли, топорами перерубили; а когда второй разъезд утром приехал - опять к ней заехали, большевиками прикинулись, она и рассказала, как кадетов выдала… ну, вот и валяется…'

Зашли в хату. У стола красивая, смуглая женщина, с ребенком.

'Нет ли чего поесть, молодая?' - 'Да чего же поесть-то? молочка только'.

'Давай молока, не бойся, за все заплатим'.

Она посадила на скамью толстого мальчика, принесла из сеней черный, глиняный горшок молока, нарезала мягкого, душистого хлеба.

Мы едим - женщина взяла на руки ребенка, что-то шепчет ему, боязливо, украдкой взглядывая на нас.

'А где муж-то, молодая?' - Она встрепенулась, испуганно уставилась.

'Муж-то?… в поле…' Помолчала… и вдруг быстро начала: 'спросить я вас хотела вот, боюсь я больно, не захватят его там ваши-то?'

'Зачем же захватят? Он работает?'

'Знамо, работает, да я слышу, стреляют-то вон в той стороне… а у нас допреже сказывали, ваши всех солдат расстреливают'.- 'Это врали у вас'.- 'То-то и я говорю, врали',- повторяет женщина, а в глазах, в лице - страх, недоверие.

Вышли из хаты. От повозки к повозке ходят по площади люди, незаметно перешагивая через валяющихся, зарубленных людей.

'Кто это их зарубил?'-'Черкесы. Тут ведь когда наши разъезды показались, комиссар вооружать всех стал. Ну вот их и перерубили. Там, на дороге, еще валяются'

.

Недалеко от площади - кладбище. У ограды лежит навзничь рыженький мужичонка - голова свернулась на сторону, грудь в крови, руки вытянулись по земле, правая твердо сжала крестное знамение. С краю-свежие могилы, белые кресты… На одном, на железной, крашеной дощечке выведено четким писарским почерком:

'Товарищ Андрей Голованов

храбро пал в борьбе с врагами

народа, в рядах красной армии,

защищая революцию 1918 г. Под

станцией Энем'.

Вечереет. Смолкли выстрелы. Тронулся обоз по узкой улице, а Горькая Балка заклубилась черным дымом.

'Зажгли Балку',- говорит казак-возчик. 'Черкесы это,- отвечает раненый,- они не щадят крестьян; раньше крестьяне их вырезали, а теперь они вот ни одной слободы не оставляют…'

На край темно-зеленой степи оперлось красное солнце. По траве бегут плоские лучи, зажигая ее алым цветом. Бирюзово-желтое небо темнеет…

Опять Лежанка

Наш путь лежит опять на Лежанку. Перед ней мы заехали в ст. Плотскую, в которой уже были в феврале. Я иду к знакомому плотнику, так недоверчиво говорившему в прошлый раз об Учредительном собрании.

Вошел - плотник узнал меня: 'Садитесь, садитесь, опять приехали'.- 'Приехали, ну как живете?' - 'Да мы что,-тянет плотник,- вот как вы?… говорят, вашего главного-то убили, правда это?' На лице его нехорошая улыбка. 'Кого, главного?' - 'Да Корнилова-то',- улыбается плотник. 'Нет, не убили',- лгу я помимо воли. 'Не убили? а у нас слыхать было, что убили'. Плотник помолчал. 'Где вы остановились-то?' - 'Здесь, в угловой хате'.-'А, у Калистратовой…' Пауза. 'У нее сын-каэак, а в красную армию ушел,- смеется плотник,- вы ее спросите, где, мол, у тебя сын-то? что она скажет, она поди вас боится…'

К вечеру мы въехали в Лежанку и остановились на площади.

Ночь свежая, холодная. Черный купол неба блещет золотом звезд. Обоз ночует здесь. Поскрипывают телеги, фыркают, жуя сено, лошади, изредка кто-нибудь простонет и опять тихо. Небо чуть синеет, рассветает. Обоз зашевелился, ругаются:

'Да где же это начальство!…'

Уже светло. Раненые сползают с телег, идут по хатам пить чай. На дороге обступили кого-то, стоят кучкой. В середине, держа в руках коней,- три запыленных донца-казака. В синих полуподдевках, шаровары с красными лампасами, фуражки лихо сбиты набекрень, из-под них торчат громадные вихры волос.

'Все встали, чисто как один, - говорит широкоплечий, рослый казак,- из половины области их уже выгнали, теперь вас только ждем, нас за вами депутатами послали'.- 'Какой вы станицы?' - 'Егорлыцкой'.-'Ну, а теперь нас обстреливать не будете сами?' - спрашивает худенький раненый юнкер.

Казак засмеялся и махнул рукой. 'Да рази мы кады обстреливали! Теперь не беспокойтесь, и стар и мал за винтовку схватились, на себе испытали…'

Идем в первую хату. Кухня, у печи - женщина. 'Здравствуйте, хозяйка, не найдется ли чего закусить или чайку попить?' - 'Ох, были ваши здесь, все забрали'.-'Может, что и найдется?' - 'Седайте вон за стол',- показывает рукой она, не глядя на нас.

Сели. На столе позеленевший самовар. Кое-что нашлось, едим, а хозяйка стоит у стены, подпершись рукой… 'А вы в прошлый-то раз были, что ль?' - спрашивает она. 'В феврале-то? Были, а что?' - 'Ничего, народу много тогда побили',- спокойно говорит она, 'У вас кого-нибудь убили?'-'Мужа убили',- отвечает хозяйка каким-то безразличным голосом. 'Мужа? где же его?' - 'Вышел он из хаты вот недалечка, его бонбой вашей и убило…' - 'Снарядом?' - 'Снарядом чи бонбой, рази я знаю…- Хозяйка помолчала.- А сегодня вас комиссар хлебом-солью встречал, все народ уговаривал небежать, так, говорит, лучше: не тронут. С хлебом-солью к вашему начальнику выходил'.- 'Да чего бегут-то?' - 'Чего? Боятся - вот и бегут…'

С площади обоз разъезжается.

Наша подвода едет на край села, к реке. Во дворе, у хаты - бабы, ребятишки, все тупо-испуганными лицами уставились на нас.