- Мама… Мамин духовник. Он изумительный человек. Вы подружитесь.
- Бред, – Гурьев сел на стул у самой кровати, опёрся ладонями на рукоять меча. – Бред. Полный бред, моя девочка. Ему хотя бы можно доверять?
- Можешь доверять ему, как мне или самому себе.
- Хорошо. Утром. Спи.
- Не туши свет.
- Не буду.
- Спасибо.
- Что?!
- Только не говори, что не понимаешь.
Гурьев подавил вздох, чуть заметно двинув нижней челюстью:
- Спи, моя девочка. Спи, набирайся сил. Они тебе понадобятся.
- Слушаюсь и повинуюсь, милорд Серебряный Рыцарь.
- Вот и умница. Давай, я помогу тебе.
Убедившись, что Рэйчел спит, Гурьев принялся за куда более тщательный осмотр комнаты. На этот раз его поиски увенчались успехом – под кроватью обнаружилось большое, около фута в диаметре, пятно мелкой, как пудра, жирной антрацитовой пыли. Выпрямившись, Гурьев вышел к телефону и вызвал сестру милосердия.
- Чем могу быть полезна, сэр?
- Принесите мне несколько листов плотной бумаги, новую или почти новую щётку для обуви, желательно густую.
- С-с-сэр…
- И постарайтесь не раздражать меня без крайней на то необходимости, мисс. Это в ваших же интересах.
Сестра выпрыгнула за дверь и меньше чем через четверть часа возвратилась со всем необходимым. Ещё через десять минут Гурьев набрал номер особняка на Мотли-авеню и приказал позвать Осоргина:
- Простите за ранний звонок, Вадим Викентьевич. Приезжайте в госпиталь так скоро, как только сможете.
- Что слу… виноват, – моряк прокашлялся. – Буду через сорок минут, Яков Кириллович.
- Благодарю вас. Жду.
Повесив трубку, Гурьев занялся сбором подозрительной пыли. На вкус это был обыкновенный древесный уголь. Ничего сверхъестественного. Вот совершенно.
К тому моменту, как моряка провели к нему, Гурьев успел всё подготовить.
- Отвезите это в японское посольство вместе с письмом и дождитесь ответа, – он протянул кавторангу два бумажных пакета. – Надеюсь, Иосида оставил необходимые распоряжения. Либо вас примут немедленно, либо не примут вообще. Сначала отдадите письмо и только после того, как вас пригласят в здание, – второй пакет. Исполнение доложите по телефону. После этого отправляйтесь за отцом Даниилом – он наверняка будет сам вести утреннюю службу – и возвращайтесь вместе с ним сюда. Вы знаете, где эта церковь находится?
- Конечно, – кивнул кавторанг. – Может быть, мне всё-таки следует узнать, что случилось?
- А что-то заметно?
- Заметно, – сердито буркнул моряк, отводя взгляд.
- Ничего, о чём вам следовало бы беспокоиться, Вадим Викентьевич. Пожалуйста, возвращайтесь вместе с батюшкой так быстро, как только это возможно. Чем бы он там не был занят.
- Что мне ему сказать, Яков Кириллыч?
- Увольте, – голос Гурьева оставался спокойным, и только по налившимся ртутным серебром глазам можно было понять, что он едва сдерживает соблазн начать крушить всё подряд в мелкую капусту. – Увольте, Вадим Викентьевич. Сделайте одолжение, проявите инициативу.
- Слушаюсь, – кавторанг щёлкнул каблуками и развернулся.
Гурьев мысленно обругал себя фараоном и скалозубом и клятвенно пообещал перед моряком извиниться. Когда-нибудь. Потом.
Прошло около четырёх невероятно длинных часов, прежде чем запущенный Гурьевым маховик начал раскручиваться. С мрачным удовлетворением Гурьев убедился, что не ошибся в оценке японского дипломата – звонок от Осоргина прозвучал на рассвете:
- Меня уверили, что вашим вопросом уже занимаются специалисты. По их словам, этого должно быть для вас достаточно. Это на самом деле так?
- Да, Вадим Викентьевич. Кто вас принимал?
- Военный атташе. Ка… проклятье, не запомню никак.
- Гинтаро Кагомацу. Да, всё в порядке.
- Он просит… кхм… сообщить ему, где вы находитесь.
- Сообщите. И можете ехать к священнику.
- Слушаюсь.
- Ну, перестаньте же, – рявкнул Гурьев. – Я не боцман, а вы не матрос-первогодок!
- Служба, однако, Яков Кириллович, – мягко возразил кавторанг. – Вы привыкайте, дело нужное.
- Ладно, – Гурьев усмехнулся, покачал головой. – Жду вас. До скорого.
Первым в госпитале появился, впрочем, не Осоргин, а полковник Кагомацу. Атташе приветствовал Гурьева низким поклоном и ещё более низким рычанием – было видно, что его так и распирает от оказанной чести лично – ввиду отсутствия Иосиды – исполнять поручения императора в отношении странного гайкокудзина[40] с серебряными, как зеркало Аматерасу, глазами.
- Вот результаты химического и хроматографического анализа, Гуро-сама, – полковник обеими руками протянул Гурьеву запечатанный сургучом конверт. – К сожалению, мы не сумели найти в присланных вами образцах ничего необычного, прошу извинить нас. Это обыкновенная сажа с очень небольшой примесью железной окалины и следов органики бензольной группы. Более детальный анализ будет готов не ранее завтрашнего утра. Единственное, что можно назвать странным – это размеры частиц. Они очень, очень мелкие.
- Собственно, ничего другого я и не ожидал, – Гурьев вздохнул. – Что ж. Отрицательный результат – как известно, тоже результат.
- Чем я могу быть вам ещё полезен, Гуро-сама?
- Попросите ваших офицеров отследить все публикации в прессе, касающиеся происшествия с графиней Дэйнборо, и сообщите мне курьером.
- Будет немедленно исполнено, Гуро-сама, – поклонился атташе. – Отчёт на английском или на японском?
- На английском. Возможно, я решу обратиться в полицию, хотя не уверен в этом.
- Если всё-таки решите сделать это, покорнейше прошу позволить мне задействовать мои связи в Скотланд-Ярде, Гуро-сама. Я приложу все мыслимые усилия, если вы окажете мне честь помогать вам, хотя, разумеется, я недостоин даже просить вас о такой милости. Быть вашим верным и преданным слугой – это счастье для меня, которое я не в состоянии выразить словами.
- Благодарю вас за столь высокое доверие, Кагомацу-сан, – поклонился Гурьев. – Я польщён и растроган вашими искренними и сердечными словами. Мы будем находиться на связи постоянно, и я непременно извещу вас о своих решениях. Благодарю вас за то, что вы сочли возможным лично прибыть сюда и поддержать меня.
Отбывшего атташе сменил Осоргин, доставивший священника. Гурьев вышел навстречу, прикрыл за собой дверь в палату. Осоргин, кивнув, вернулся в главный коридор, и Гурьев остался с батюшкой с глазу на глаз. Отец Даниил, не скрывая пристального интереса, оттеняемого мелькающей в его взгляде тревогой, рассматривал Гурьева:
- Вот вы какой.
- И какой же?
