– Наглец, – голос Ирины дрожал от слёз. – Наглый, испорченный мальчишка! Чего ты ждёшь? Иди, хвастайся! Иди!
– Не надо, – тихо попросил Гурьев. – Это не шутка, Ириша. Я говорил, что со мной безопасно. Поверь. Пожалуйста.
– Ты… О, Боже! – она и сама не заметила, как выскочило у неё это старорежимное восклицание. Но выскочило.
– Прости, – Гурьев и не думал отпускать её. Одной рукой он придерживал Ирину за талию, а другой продолжал перебирать её пальцы, от чего у Ирины по спине забегали мурашки. – Ириша. Не сердись. Я буду ждать тебя сегодня вечером. И завтра. И третьего дня. Пока ты не придёшь.
– Я… я не приду. Я не могу, это…
– Пожалуйста. Мы оба этого хотим. Не бойся, ладно? Пожалуйста, поверь мне. Ириша. Ириша, я тебя люблю, слышишь?
– Нет, нет, – жалобно прошептала Ирина. – Нет, я старше тебя на пять лет, даже на шесть, это невозможно, нет, нет…
– Да.
– Да?
– Да.
– О, Боже! – Опять это «о Боже», подумала она в смятении, почти в беспамятстве – от всего происходящего, и от его прикосновений. – Уходи. Я не могу больше, уходи, ради всего святого, я больше не выдержу, мне плохо, уходи!
Гурьев взял её лицо в ладони и стал сцеловывать с него солёную влагу, шепча всякий ласковый вздор. Ирина положила руки ему на плечи, потом обняла за шею, и тогда Гурьев снова поцеловал её в губы. И они шевельнулись, отвечая. Оторвавшись от неё и восстановив дыхание, Гурьев тихо спросил:
– А теперь? Лучше?
– Да. Да. Да. Да, мой хороший, да, Яшенька, да!
– Ты придёшь?
– Приду.
– Я буду ждать.
– Я приду. – Мне страшно даже подумать о том, что случится, если я приду, промелькнуло у Ирины в голове, но я приду. – Это… сон, да?
– Нет. Это наяву, – Гурьев улыбнулся.
– Тогда… тогда… ещё…
Звонка на следующий урок они не услышали.
Ирина пришла к порогу Манежа в половине шестого. И долго рассматривала Гурьева из-за колонны, наивно полагая, что он не замечает её. Сейчас он показался ей старше, чем обычно. Какой он красивый, снова подумала Ирина, это просто ужас, невозможно, чтобы мальчик, чтобы мужчина был таким. Это же страшно, – просто смотреть на него можно бесконечно. Интересно, что он знает об этом? Глаза… Волосы… Руки… Я…
Гурьев очень старательно прикидывался, и она даже ничего не заподозрила. А он… Он не торжествовал, нет. Просто у него всё звенело внутри.
Когда она решилась, наконец, появиться, и подошла, Гурьев, улыбаясь, протянул ей букет:
– Здравствуй.
– Здравствуй. Спасибо, – Ирина взяла розы и поднесла близко-близко к лицу, – их лепестки на мгновение отразились в её глазах. – Это же уйму денег стоит, наверное?
Гурьев, по-прежнему улыбаясь, пожал плечами и промолчал. Конечно, для Ирины, с её зарплатой в пятьдесят шесть рублей на ставку трёшка была целым состоянием, и он прекрасно это понимал. Но для него-то, при месячном куше в несколько тысяч?! Слава Богу, подумал Гурьев, что Ире всё это и в страшном сне не приснится. А ведь придётся ей и рассказать когда-нибудь. Хоть немного, но придётся.
– Куда мы сейчас?
– Смотреть Москву. Я же обещал.
Они бродили по городу едва ли не до полуночи. Ирина слушала Гурьева, как заколдованная: он столько знал о Москве, – Москве живой, настоящей, – обо всех её улочках, площадях, тупичках, домах, парках, разных потаённых местах. Казалось, каждый камень мостовой, каждое дерево, каждый кирпич кладки прошли через его руки. Это было удивительно и чудесно, и Ирина поняла, что и сотая доля известных ему больших и маленьких секретов и тайн города и мира была ей неведома до сих пор. Они колесили по столице на дребезжащем трамвайчике, добираясь аж до Черкизово. И когда они вернулись к центру, на Бульварное кольцо, и дошли до Тверского пешком, Ирина, в изнеможении опускаясь на скамейку, взмолилась:
– Всё, Яшенька, я больше не могу… У меня сейчас лопнет голова и отвалятся ноги! Ты что, совсем не устал?
– Нет.
– А я – ужасно. Оставь что-нибудь на следующий раз, ладно?
– Я ещё ничего не рассказал.
– Да?! Ну, знаешь! По-моему, ты можешь легко историю преподавать. В университете.
– Я подумаю об этом, – серьёзно кивнул Гурьев, пряча улыбку. – Немного опасно преподавать историю. Она ведь ничему не учит. Литература – куда изящнее. Не так ли?
– Ужас, – Ирина вздохнула. – Тебе, должно быть, очень скучно в школе, нет?
– Нет. Мне любопытно. Я, в общем-то, неплохо отношусь к людям. К ребятам, к учителям. Ну, в общем. Есть, конечно, отдельные персонажи, которые мне не слишком приятны. Но это эпизоды. И потом, в школе есть ты.
– Яшенька…
– Тебе трудно называть меня, как я прошу?
– Нет. Но… Тебе не нравится твоё имя?
– Просто все, кто мне дороги, зовут меня – Гур. И мне это нравится.
– Ладно. Хорошо. И я буду. А кто научил тебя… так целоваться?
– Как?
– Вот… так.
– Долгая история.
– Ну и ладно. Не говори, если не хочешь, – Ирина вздохнула. Ей очень хотелось его спросить, но, конечно же, не решилась.
Зато он сделал это сам:
– Были, Ириша. В ответ на твой невысказанный вопрос.
Это было сказано так… Без бахвальства, понятного и извинительного в его возрасте. Во всяком случае, Ирина была готова извинить ему это. И не только это. Но – так?! Она онемела.
– И? – ревниво спросила, стараясь, чтобы прозвучало кокетливо. Она догадывалась уже, пусть и не очень твёрдо, что Гурьев понимает гораздо больше, чем следует понимать мальчику… юноше шестнадцати лет. Гораздо, гораздо больше. Просто не собиралась так уж легко сдаваться. – Много?
– Нет. Дело не в количестве и не в разах, Ириша, – и, увидев, как она заливается краской, обнял её за плечи: – А ты?
– Что – я? – изумилась Ирина, не делая, впрочем, никакой попытки высвободиться.
– Ты – была?
– Я?! Где?
– Не где, а с кем.
– Я? Ты хочешь… Ты имеешь ввиду… С мужчиной?!
– Нет, – Гурьев смотрел на неё без тени улыбки. – С женщиной.
Ирина глядела на него, слыша, как пульс гулко стучит у неё в висках. А Гурьев засмеялся – тихо,
