так попала? Тебе бы понравилось?
– А что я могу сделать? Я же как лучше хочу.
– А если ей это не лучше?
– А ты хочешь, чтобы ее зарезали?
Гельд помолчал.
– Просто жалко ее, – сказал он потом. – В жертву Гримкеля надо было. Он куда жирнее, кстати.
– Гельд, – Сольвейг, внимательно за ним наблюдавшая, тронула его за руку. – Чего ты хочешь? Что ты придумал?
– Пока ничего, – сердито сознался Гельд. Но ему стало легче оттого, что Сольвейг уже поняла его. – Но я хочу, чтобы она была свободна. Или ты хочешь приберечь ее для Асвальда ярла?
– Асвальду она уже не нужна.
Гельд повернулся и посмотрел ей в глаза. В светло-серых, чуть голубоватых глазах «альва Аскефьорда» отражалось колебание и раздумье.
– И ты сам больше не вернешься? – тихо спросила она.
– А что мне тут делать?
– Ты клялся конунгу в верности, – так же тихо напомнил с другого бока Слагви.
– Его тут нет. Кари ярлу и Хьёрлейву я ни в чем не клялся. И оставь мою совесть мне самому, ладно?
– Понятное дело, – Слагви опять пожал плечом, помолчал, потом добавил: – Ну, как хочешь... Подумаем. Был бы здесь...
– А у тебя без него только полголовы? – беспокойно усмехаясь, спросил Гельд.
Вместо ответа Слагви вздохнул. Без брата он и правда ощущал себя половиной человека.
Сольвейг вышла проводить Гельда; когда он толкнул дверь наружу, за ней что-то странно прошуршало, по темному двору метнулся ветерок, разбросанные щепки зашевелились, как будто под чьими-то ногами. От ветерка веяло тихой жутью. Гельду стало неуютно: рядом бродил кто-то невидимый. Сумерки показались опасными, идти в усадьбу конунга расхотелось: не переночевать ли здесь?
– Не бойся. – Сольвейг прикоснулась к его руке. Это Слютна. Дочь нашего соседа из Дымной горы.
– Троллиха?
– Ну, да. У него три дочери, они все любопытные. Любят подглядывать за людьми, подслушивать под дверями. Не бойся, они никогда не делают ничего плохого. Ну, разве стянут что-нибудь съедобное.
– А я сам – не съедобный? – опасливо пошутил Гельд. – А то страшно как-то – ее не видно...
– Нет, ты не съедобный. Это Слютна, я же говорю. Она – старшая, а показываться на глаза не любит, потому ее так и зовут – Скрытная. У нее плащ такой, что отводит глаза. В скалах – бурый или серый, в лесу – зеленый. Ее никто не видит, только шаги слышно. Ты сам слышал. У нее один глаз. А у второй, Тюсты, два, а у младшей, Треог, – три. Она у них самая красивая. Ой!
Сольвейг вдруг сама себя прервала и прижала ладонь ко рту.
– Что ты? – Гельд беспокойно поискал глазами опасность.
– Я придумала, – шепнула она и оглянулась, хотя подслушать их, кроме троллихи Слютны, если она еще здесь, было некому. – Скоро твой корабль будет готов?
– Денька через три, – осторожно ответил Гельд. – А что?
– Тогда я успею. Мне нужна хорошая упитанная свинка, и хорошо бы меду... Или моченых ягод... Чего-нибудь вкусненького. И тогда все получится. Она согласится...
– Что получится? Кто согласится?
Сольвейг повернулась и заглянула ему в глаза.
– Увози ее, – тихо и серьезно шепнула она. – Но только постарайся, чтобы она была хорошо устроена. Ты же понимаешь – у нее больше никого нет.
– Понимаю. – Гельд посмотрел в глаза Сольвейг, точно приносил клятву самой норке. – Так получилось...
Через четыре дня вечером «Кабан» отходил от маленького каменистого мыска на юге от Аскефьорда. Возле мачты сидела Борглинда со Свейном на руках. Гельд сидел на одном из кормовых весел и изредка оглядывался. Он был уверен, что преследовать их не будут – некому, но мало кто на его месте не оглядывался бы.
Все вышло так просто, что едва ли сгодится для будущих рассказов. По крайней мере, придумывать придется больше половины. Утром Гельд попрощался с Аскефьордом и «Кабан» отплыл; фьялли переглядывались и многозначительно поджимали губы, но мешать им никто не стал. «Гельд клялся в верности Торбранду конунгу, который ничего не может сейчас ему приказать, – сказал Хьёрлейв Изморозь, когда ему намекнули, что барландцы готовятся сталкивать корабль в воду. – И он волен дожидаться возвращения конунга в любом месте. Он – свободный человек». А если кто и болтал, что барландец сбежал, когда конунгу изменила удача, то Гельда это больше не волновало.
В тот же день вечером Сольвейг дочь Стуре-Одда уже в сумерках пришла в Ясеневый Двор навестить Борглинду. С собой она принесла плащ из грубо выделанной кожи, цвет которого в полутемном доме очень трудно было разглядеть. Посидев немного в девичьей, она ушла. Рабы, открывавшие для нее ворота, клялись, что она была одна. Вдоль берега фьорда к вершине она тоже шла одна. Правда, галька побережья и всякий лесной сор у нее под ногами скрипели и шуршали вдвое громче, но день был ветреный и редкие встречные ничего не замечали.
В лесу ее ждал брат Слагви, почему-то с двумя оседланными лошадьми. Но этого никто не видел и удивляться было некому. На одну из лошадей он сел сам, вторая осталась свободной. Однако кто-то на ней все-таки ехал, судя по поведению самой лошади. Через лесистые склоны гор и вересковые пустоши Слагви со второй лошадью прискакали на берег за южной границей Аскефьорда. Здесь их ждал «Кабан», который почему-то за целый день только досюда и дошел. Корабль стоял в воде у берега, а по берегу прохаживался Гельд Подкидыш.
– Где? – спросил Гельд у Слагви и посмотрел на вторую лошадь.
На лошади вдруг оказалась Борглинда, держащая на руках Свейна, со сброшенным на седло за спину кожаным плащом невнятно-бурого цвета.
– Возьми. – Она кивнула Слагви на плащ. – Теперь уже не нужно?
– Брось на землю. И скажи: «Возьми свое». Борглинда послушалась. Упав на землю, плащ мгновенно исчез.
– И... это тоже возьми. – Гельд отстегнул от пояса меч по имени Когтистый и подал его Слагви. – Как говорит Торбранд конунг, чужая уздечка лошадке не впрок.
Слагви нерешительно взял меч. Он понимал, что возврат оружия означает окончательный разрыв Гельда с дружинами Аскефьорда. Но что поделать, если эта «уздечка» совсем не для него?
– Я ему передам, – сказал Слагви, имея в виду отсутствующего конунга. – Жаль, что все так вышло.
– Может, еще встретимся где-нибудь, – пожелал Гельд. – На самом деле Морской Путь не так уж велик.
Слагви молча кивнул.
Гельд перенес Борглинду с мальчиком на «Кабана», и вот теперь корабль по-настоящему отплыл на юг. Слагви постоял, глядя им вслед, потом в темноте поскакал со свободной лошадью обратно. Этого опять же никто не видел.
Уже взявшись за весло, Гельд несколько раз оглянулся на темную фигуру Слагви, стоявшего между двумя лошадьми. Тот помахал рукой. Гельд кивнул в ответ. Он надеялся, что это последний в его жизни привет из Аскефьорда. Видит богиня Фригг, Эренгерда не могла придумать ничего лучше как обручиться с Хьёрлейвом. Узнав об этом, Гельд испытал облегчение: эта новость освободила его окончательно, отрезала все глупые надежды вроде пресловутого «а вдруг...». Еще Один говорил, что и мудрец бывает безрассудным от сильной страсти. Но он, не мудрец, был от страсти не просто безрассудным, а сущим дураком. Есть, знаете ли, разница. Если судить по тем делам, которые он натворил, вдохновленный этой самой страстью.
