Далла никогда не умела складывать стихов. Ее учил воспитатель (в памяти мелькало бородатое лицо, но имя забылось), учила мать, учил даже один эльденландец (тоже забыла, как звали), которого считали тогда лучшим скальдом Морского Пути. Но искусство стихосложения не давалось Далле дочери Бергтора: она могла запоминать кеннинги[100] и хендинги[101], но едва она пыталась сложить из них хоть строчку, как их звонкая красота терялась, смысл улетучивался, созвучия только мешали друг другу, размер спотыкался, слоги то громоздились один на другой, то проваливались куда-то в пустоту. Устав еще в юности от бесплодных попыток, Далла бросила это глупое занятие: раз не выходит, значит, и не стоит того. И единственное заклинание она сложила просто так: оно было полно смысла и потому легко запомнилось ей. А больше никому не надо его знать. Кар в этом прав: осторожность не бывает лишней, особенно в таких важных делах.
Тем временем Кар разровнял перемешанные руны и замер, держа над ними правую ладонь. Его глаза были закрыты, лицо казалось отрешенным и сосредоточенным. Далла пристально смотрела на него, обеими руками сжимая огниво у себя на коленях. Ее пробирала дрожь: было жутко и любопытно. Каждый раз когда Кар принимался ворожить, она и себя ощущала причастной к влекущим тайнам верхних и нижних миров. Конечно, ведь без ее огнива у Кара ничего не вышло бы!
– О чем ты хочешь спросить? – не открывая глаз низким голосом, как из-под земли, прогудел Кар.
Далла поежилась: так и казалось, что колдун ушел в таинственные дали, и какой-то могучий и мудрый дух говорит его устами.
– Я хочу спросить о том человеке, Гельде воспитаннике Альва, который пришел ко мне, – шепотом ответила Далла этому духу. – Я хочу знать, чисты ли его помыслы, не затаил ли он зла... и отдаст ли он мне то золотое обручье, что носит на руке!
– Ты говоришь слишком много! – Кар приоткрыл глаза, сердито глянул на нее, и голос его стал прежним. – Так много нельзя, сколько раз я тебе говорил! Нужно спрашивать только одно! Или о человеке, или о золоте! Ну, о чем?
– О человеке! – поколебавшись, все же решилась Далла. Намерения Гельда важнее: если он в самом деле так в нее влюблен, то и обручье от нее не уйдет.
Кар кивнул и опять закрыл глаза. Далла наблюдала, как он медленно водит раскрытой ладонью над рассыпанными рунами, а перед ее мысленным взором мелькал золотой блеск обручья: как ни старалась она сосредоточиться на образе Гельда, обручье, раз придя ей на память, уже не хотело уходить.
– Выбирай три! – шепотом подсказала она. – Трех как раз хватит!
Колдун сердито дернул бровями: сам знаю! Далла умолкла и сидела тихо, нетерпеливо постукивая кулаком о кулак. Что он так долго возится? Настоящий колдун давно бы услышал, какая руна подает голос. Да любой услышал бы! Даже слабоумный Бури.
Собственно говоря, не нужно быть колдуном, чтобы бы гадать по рунам. Далла знала толкования рун вынимать их побаивалась: близость к высшим силам неприятно щекотала сердце, как холодное лезвие клинка. Хватит с нее огнива. Чем ворчать попусту, лучше бы Кар выяснил, почему огниво разжигает багровое пламя вместо простого, человеческого. В первое время было иначе: тогда огниво высекало искры обыкновенного огня. Далла вовсе не хотела превращать небесный огонь в подземный, это вышло само собой. И если бы пламя троллей не выплавляло железо с такими ценными особыми свойствами, она, пожалуй, и вовсе отказалась бы от него. Или это не случайно? Или старый мошенник Кар знает, в чем тут дело, и молчит? Уж не подбирается ли к огниву он сам? Наверняка подбирается! Далла уже не в первый раз думала об этом и даже в эти напряженные мгновения смотрела в сосредоточенное лицо колдуна с подозрением, будто надеялась сейчас, когда он отвлекся, подглядеть его тайные замыслы.
В соседнем доме Гельд внезапно вздрогнул и проснулся. Все было тихо, посапывали спящие барландцы, потрескивало пламя в очаге. Слабый свет кое-как озарял неширокое пространство в середине дома. Никого и ничего. Но что-то помешало Гельду спать. На груди, там, где Рам начертил руну «торн», ощущалась какая-то слабая щекотка, точно по коже водили птичьим перышком. Гельд накрыл руну ладонью, щекотка прекратилась. Но осталось ощущение беспокойства, и он, не пытаясь опять заснуть, лежал с закрытыми глазами и чутко прислушивался.
Рука колдуна замерла над разложенными рунами, потом опустилась. Далла вытянула шею. Кар взял одну из ясеневых палочек, отложил в сторону. Далле смертельно хотелось узнать, что получилось, но она знала: придется терпеть, пока он не вынет еще две.
Кар снова принялся водить ладонью над белым платком. Далла покусывала пальцы.
Гельд поднял голову и огляделся, будто искал что-то невидимое. Руну «торн» на его коже стало покалывать тонкими иголочками, так что захотелось стереть ее, но Гельд сдержался. Рам оказался прав, его защита понадобилась. Теперь Гельд был уверен, что к нему подбирается чья-то ворожба. Он сел на лежанке, не снимая руки с начертанной угольком руны. Нетрудно догадаться, кто щупает его невидимый щит острй невидимого копья. Кар Колдун!
А Кар поднял с белого платка вторую руну и тоже отложил в сторону. Эту ясеневую палочку Далла проводила еще более жадным взглядом: вторая вынутая руна в трехрунном раскладе определяет путь, по которому нужно идти к цели. Путь был выбран, и Даллё очень хотелось поскорее узнать его. Быстрее бы этот старый тюлень выбирал третью!
В третий раз ладонь Кара особенно долго, как показалась Далле, ползала над рассыпанными палочками. Гельду в его спящем доме тоже показалось, что чересчур долго. Руна «торн» загорелась огнем: было не больно, но тревожно так, что он едва усидел на месте. Он всей кожей ощущал это невидимое копье, которое щупает его душу, ищет слабое место, чтобы воткнуться туда со всей силой; ему мерещился проникающий холод железа, самого что ни есть злого железа на свете. На лбу выступал холодный пот, сердце отчаянно билось, а руна «торн» напрягала усилия, чтобы оттолкнуть прочь проклятое чужое копье.
Нет, так нельзя! Сейчас прорвет! Гельд выскользнул с лежанки, поднял с очага еще теплый уголек и рядом с «торном» одним взмахом начертил еще одну руну – «ис», ту самую, которой Эренгерда пыталась защититься от любви. «Ис» остановит любое зло, что тянется к человеку, укроет крепким ледяным щитом... Гельд даже слишком ясно представил себе силу руны: ему вдруг стало так холодно, что по коже густой волной хлынули мурашки. Но чужое копье исчезло, Гельду сразу стало легко, и он кинулся назад под одеяло.
Кар поднял с платка третью руну и положил ее в ряд с двумя первыми. Далла встала с помоста и
