обрывочного пения у него волосы шевелились на голове, и Эрнольв, как ни старался, не мог унять внутренней дрожи.
А лицо Тордис все так же жило своей особой жизнью; Эрнольв зачарованно вглядывался и видел, как на миг его черты делаются подобны чертам Халльмунда, потом сходство распадается, как разбитое камнем отражение в воде, и Тордис хмурится, снова поет, снова подбирает по одной черты ушедшего брата, как рассыпанные на дороге прутья. Так она ворожила всегда: ее дух шел по воздушным тропам вслед за ушедшим, проникал в него, и лицо ее становилось лицом ушедшего. Но сейчас Эрнольв видел, как тяжело ей последовать за Халльмундом — ворожбы не получалось. Да и как тут получиться? Легко ли — в Хель?
И вдруг пение оборвалось. Что-то случилось. Тордис кого-то поймала, — сообразил Эрнольв и похолодел от неожиданности и тревоги. Черты Тордис сложились в лицо не Халльмунда, а какого-то совсем другого человека… другого существа. Резкие, острые, немного искаженные судорогой ведуньи, но ясные черты, с широким ртом, немного хищной улыбкой… Светлые боги, да не тролль ли это? Эрнольв по привычке схватился за то место, где много лет висел амулет, но нашел пустоту, и внутри него что-то оборвалось. Он понял главное: Тордис нашла второй полумесяц, но не нашла Халльмунда.
— Росою покрыты влажные тропы… — снова забормотала Тордис.
Черты ее лица опять ожили, задрожали, и Эрнольв узнал сестру. Через несколько мгновений она открыла глаза и устремила прямо на Эрнольва удивленный, отсутствующий взор.
— Ты нашла… его? — воскликнул он, не в силах сдерживать нетерпение.
— Да, я нашла… — пробормотала Тордис. — Нашла.
Она разжала ладонь, как будто лишь сейчас вспомнила об амулете, наклонила голову и стала его рассматривать, как в первый раз.
— Что там? — расспрашивал Эрнольв. — Где Халльмунд?
— Я не знаю, где Халльмунд, — удивленно ответила Тордис и посмотрела на брата так, как будто до этого они говорили совсем о другом. — Я хотела искать мертвого, но Хель не отдает своих. Я ждала, что рунный полумесяц поможет мне, но он не помог. Я ждала, что амулет остался с мертвым, а он…
— Что — он? — Эрнольв даже вскочил с места, но опомнился и опять сел. — Что?
— А он ушел к живому, — устало отозвалась Тордис. — Живой снял его с мертвого. И Халльмунда мы не найдем никогда, никогда…
Она сжала голову руками и стала горестно раскачиваться, совсем закрыв лицо свесившимися спутанными волосами. Эрнольв сидел на своей скамье, не зная, как отнестись к этому открытию. Кто-то снял амулет с тела Халльмунда? И… и носит? Вот почему сам он не мог набраться решимости снять свою половинку — не пускало слабое притяжение чужого, но живого человека!
— Что же мне теперь делать? — недоуменно воскликнул Эрнольв и умоляюще взглянул на Тордис. Ах, будь в ней хоть чуть-чуть побольше здравого рассудка! — Снять свою половину? Кто бы там ни подобрал полумесяц — он мне не брат, он мне не нужен!
— Можешь снять, — равнодушно и устало сказала Тордис. Теперь она сидела, вяло уронив руки на колени, и смотрела мимо Эрнольва в лес через раскрытую дверь избушки. — Зачем тебе чужой брат? А он пусть носит. Ведь рунный полумесяц и один принесет здоровье и удачу. В нем руны силы. Пусть он владеет. А тебе не надо…
— Да как-так — не надо? — возмутился Эрнольв и вскочил, в последний миг сообразив пригнуться, чтобы не удариться головой о низкую кровлю. — Это наше! Это наш родовой амулет, никакие квитты не имеют на него права! Или кто он там, чтобы его тролли взяли!
— Теперь не возьмут, — вяло поправила Тордис. — С ним Тюр и Олгиз. И Манн. Теперь его так просто не возьмешь!
Эрнольв снова сел, бесцельно сжал кулаки, кипя от возмушения. Руна Манн, разрубленная пополам на середине рунной луны, должна охранять братьев из их рода, а вовсе не приносить удачу тому, кто ограбил тело Халльмунда. И рунный полумесяц должен вернуться! У мертвого ничего не возьмешь — но живого можно и нужно заставить вернуть то, что он взял!
— Забирай! — Тордис протянула ему амулет. — Мне не нужно твоего золота. Оно тяжелое.
Эрнольв взял у сестры золотой полумесяц и в нерешительности повертел, не зная, что с ним делать.
— Отдай матери, пусть спрячет, — посоветовала Тордис. — Если его не носить, то связь между половинками будет слабеть и совсем прекратится. И уходи. Я от тебя устала.
С этими словами Тордис улеглась на пол прямо там, где сидела, закрыла лицо волосами и затихла. А Эрнольв все стоял возле порога. Она права: если не носить одну из половинок, то связь между ними ослабеет и пропадет. И будущие поколения рода не получат амулета, охраняющего братьев. Да и второй половинки не получат. Как ее искать? Как найти кусочек золота размером с половину березового листочка на чужом полуострове, среди десятков тысяч чужих людей?
— Послушай, Тордис, — позвал Эрнольв. Она не ответила, но он продолжал: — А если я буду носить свою половину, они по-старому будут тянуться друг к другу?
— Живое всегда бежит от мертвого и тянется к живому, — вялым голосом ответила из-под волос Тордис. — Я же тебе сказала: уходи, я устала.
Эрнольв шагнул через порог. Жмурясь от дневного света, слишком яркого после полутьмы домика, он надел ремешок опять на шею и сунул золотой полумесяц под рубаху.
Для рода Стролингов настали невеселые времена. Вот уже дней десять по округе ходили разговоры о мертвеце. И если бы только разговоры! Ходил и сам мертвец. Его видели в разных местах, в сумерках и на рассвете, ночами он бродил вокруг усадеб и дворов, стучал в двери, тряс столбы. С приближением вечера люди прятались по домам, разводили огонь и жались друг к другу, обложившись амулетами всякого рода, от древних мечей до стеблей чертополоха. Пастухи отказывались ночевать со стадами на пастбищах.
Рагна-Гейда жадно собирала все слухи о мертвеце, и ее терзало непонятное, но сильное беспокойство, отчасти сходное с угрызениями совести. Хоть потревожили курган ее братья, но их подбил на это Вигмар. Это придумал Вигмар, но… Но сама она, быть может, причина того, что он вечно ищет случая отличиться, посадить в лужу и ее братьев, и всех прочих, например, Модвида и Атли. Пусть между нею и Вигмаром не было сказано ни слова о золоте Гаммаль-Хьёрта, но Рагна-Гейда привыкла соотносить все поступки Вигмара с собой и не ошибалась. «Да кто он мне? — с мучительной досадой рассуждала она мысленно, если не могла заснуть ночью. — Разве я его просила об этом, требовала каких-то подвигов? Он сам все это придумал. У него вечно колючка в сапоге — нет покоя. А я чем виновата, если он сумасшедший?» Но спокойнее от этих бессвязных рассуждений не становилось. «Похоже на то, что наша девушка влюбилась! — зевая, рассуждали по утрам служанки. — Всю ночь не спит, все ворочается!» И Рагна-Гейда не знала, сердиться или смеяться.
— Там, у Торда Косого, говорят, что это все оттого, что удача покинула Стролингов! — шепотом рассказывала Рагне-Гейде служанка Ауд, ездившая на одну из соседних усадеб к родичам. — А там еще была старая Дюлле, так она бормотала, что это все к большой беде. Все равно что увидеть в небе звезду в обличье дракона!
— Это все от бабской болтовни! — злобно отвечал Гейр, который пользовался доверием сестры настолько, что мог сидеть рядом с ней, когда женщины шепчут свои тайны. — Звезда им в обличье дракона! Попадись мне эта старая троллиха…
Рагна-Гейда положила ладонь ему на колено, и брат замолчал. Он и сам понимал, что глупо бранить старух, когда сам и выпустил мертвеца из могилы, но его выдержки не хватало на молчание.
— Смотри, не рассказывай об этом больше никому! — строго сказала она Ауд, и девушка закивала, стараясь сделать серьезное лицо. — Если дойдет до отца, то ему это совсем не понравится. И все это неправда. Удача Стролингов никуда не делась. Наши родичи выпустили мертвеца, они и загонят его обратно. И если те трое бродяг, что сидят сейчас на кухне, станут об этом спрашивать, так им и скажи!
Но слухи все равно ползли среди домочадцев, и это означало, что за пределами усадьбы Стролингов они носятся бурными волнами. Доходили они и до хозяев — таким людям, как Модвид Весло или Логмунд Лягушка, не завяжешь рот платком. Сначала Кольбьёрн не хотел верить слухам, не поверил даже Гриму Опушке, хотя тот настолько славился своей честностью и правдивостью, что даже очень знатные люди
