груди — как видно, к амулету. Старуха подняла руки перед собой, то ли защищаясь, то ли готовясь бежать.
Учащенно дыша, Атла вытаращила глаза: что с ними? А потом поняла: они сами ее испугались. Видно, поняли, что сейчас она способна даже укусить. Изумление и ужас «противников» были нелепы, дики, даже смешны. Атла хотела засмеяться, вместо этого кашлянула, и звук получился глухим, отрывистым, похожим на лай.
Оба мужчины попятились, старуха слабо всплеснула руками, загребла ими холодный воздух, словно хотела отплыть назад. И Атла пошла в глубь осинника, теперь уже не торопясь, наслаждаясь своим призрачным могуществом и помахивая знаком победы — сморщенной маленькой брюквой, держа ее за хвост, как крысу. Она даже запела, вспоминая пиры в усадьбе Перекресток:
Троллей грозный недруг[6]
Топора на рати
Смёл врагов несмелых…
Но дальше трех строчек дело не пошло: собственный голос показался Атле каким-то зажатым, грубым, неприятным. Радость нелепой победы растаяла, мгновенное торжество сменилось тоской, вязкой, как мокрый снег, и непроглядной, как зимние облака. Нашла, чему радоваться! Атла снова вспоминала глупые лица напуганных рабов и злилась: на них, на себя, на весь свет. В этом испуге было что-то такое горькое для Атлы… Лучше бы ей их не встречать! Даже брюква уже была ей ненавистна, и только из упрямства она не выбросила «славную добычу». Надо же будет что-то показать Вальгарду. Пусть знает, что не он один способен наводить ужас своим видом…
Задумавшись, Атла не сразу заметила, как впереди мелькнуло что-то живое. До избушки было уже недалеко, она ощущала себя почти в безопасности, как вдруг из-за елей выскользнула человеческая фигура. Атла вздрогнула, подалась назад, впившись глазами во встречного. И застыла в изумлении: человечек, мелкими семенящими шажками спешащий ей навстречу, ростом был с десятилетнего ребенка, но по сложению казался взрослым мужчиной, чуть толстоватым, но довольно-таки ловким. Облезлая меховая шапчонка сидела на круглой голове боком, даже не без некоторой лихости; на ходу человечек кутался в короткий меховой плащ, пряча руки. Не замедляя шага, он проскользнул мимо Атлы и скрылся между деревьями; на нее он лишь бросил беглый, нагловато-приветливый взгляд и ухмыльнулся, показывая зубы с одной стороны рта. В ухмылке его было что-то заговорщицкое, точно они с Атлой шли, независимо друг от друга, по одному и тому же делу. Притом такому, какое не делает им чести.
Обернувшись вслед проходящему, Атла сразу же потеряла его из виду и снова осталась в лесу одна. Встречи с людьми, которых она так боялась, прошли нелепо: сначала ее испугались, потом не заметили… То есть заметили, но не удостоили словом. Атла чувствовала растерянность: подобного равнодушия, беглой ухмылки она не ждала. Если бы встречный накинулся на нее с расспросами, даже обвинил бы в краже брюквы — это было бы понятно. Что здесь за странная местность такая? Она ничего не понимала. Уж не померещился ли ей этот карлик…
И вдруг Атле стало так страшно, что на глазах выступили слезы. Земля дрогнула под ногами, захотелось уцепиться за ближайшее дерево, чтобы не провалиться куда-то. Карлик! Маленький рост, суетливые проворные движения, нагловатая ухмылка: а я все про тебя знаю… Тролль!
Никогда в жизни Атла не видела троллей и почти не верила в них, считая выдумками детей и глупых старух. Но сейчас она поверила безоговорочно, как будто иного и быть не могло. Тролль! Они с Вальгардом забрели в местность, где хозяйничают тролли! Сразу все стало пугающе ясным, даже непонятное добродушие здешних жителей приобрело зловещий смысл. Лес, только что бывший надежным убежищем, вдруг наполнился угрозой; деревья превратились в толпу врагов, за каждым стволом шевелились и скалили зубы тролли. Они даже не прячутся, открыто показываются на глаза, зная, что добыча не уйдет…
Задыхаясь от бега и прижимая руку к груди, Атла ворвалась в избушку и принялась теребить Вальгарда.
— Уходим отсюда! — сдавленно выкрикивала Атла, сквозь боль в груди жадно стараясь вдохнуть. — Здесь тролли! Я сама видела одного! Нужно уходить! Здесь дурное место!
— С чего ты взяла? — лениво ответил Вальгард, даже не приподнявшись и вяло отмахиваясь от Атлы, как от назойливой мухи. Скорее всего, он разобрал лишь одно слово из десяти. — Здесь совсем неплохо.
Атла не ответила и молча села на край лавки. Проклятую брюкву она положила рядом с собой, осторожно, как гусиное яйцо. Спокойствие Вальгарда опять сбило ее с толку: в последнее время это у всякого получалось так легко! Только что она была полна ужаса и стремления поскорее бежать отсюда, но несколько слов оглушили ее и наполнили растерянностью. Может быть, все это пустое? И тролль ей померещился? А те трое на поле тоже померещились? Великий Один! Да хоть сама-то она, Атла Сова, есть на свете или это тоже морок? Только чей? Узнать бы, и уж он-то за все ответит!
Молча сидя на краю лавки, Атла пыталась нащупать свое место в пространстве. С одной стороны были люди, которые испугались ее, а с другой — тролль, которого испугалась она сама. А она была посередине, на какой-то грани, узкой, как кончик иглы, и темной, как вода в проруби ночью.
— Чего ты напугалась? — расспрашивал тем временем Вальгард. — Ты кого-нибудь встретила?
— Да. — Атла наконец нашла в себе силы кивнуть. — Сначала трех человек на поле. А потом тролля в лесу. Он мне подмигнул.
— Ну, не укусил ведь! — усмехнулся Вальгард. — Может, ты ему понравилась! Ты уверена, что это был тролль?
Атла опять кивнула. Вспоминая краткую встречу, она все больше укреплялась в своей догадке. Виной тому была не внешность малорослого толстяка и не поведение, а то чувство, которое в ней осталось — как будто она погладила ладонью изморозь на камне. Холодно, шершаво, тает и течет… Холодно, зыбко, неопределенно… Вся ее жизнь стала такой вот. А все эти проклятые фьялли!
На глаза ее снова навернулись слезы, но теперь это были злые слезы. Атла до боли сжала кулаки, страстно желая своими руками передушить все это племя, что выгнало людей из домов и отдало живых во власть нежити. Перед глазами возник, как из туманной мглы, ее угол в кухне Перекрестка, прялка с трещиной в нижней доске, на которой она просидела столько дней и вечеров. Они не были слишком веселыми, но она думала, что так будет всегда. А потом — зарево пожара над лесом, лица тех, кто теперь умер, лица тех, кто не пустил их ночевать, и опять того тролля, который посмотрел на нее, как на свою…
— Надо уходить отсюда! — повторила она, слыша, что голос стал ломким и гнусавым от слез в горле, но уже не стыдясь их и не стараясь скрыть. — Я боюсь.
— Здешние люди тоже боятся, — спокойно ответил Вальгард. — Должно быть, они и меня приняли за тролля, тогда, с лошадью. И тебя приняли за тролля. Так что нам нечего бояться. А настоящий тролль ко мне не подойдет. Он сам меня боится.
Вальгард посмотрел в угол возле двери, где сложил свое оружие. Отблеск с очага выхватил из тьмы край красного щита. В Перекрестке было принято, что в гриднице щиты вешались над местами их хозяев, и потому щиты Орма (красный с желтой поперечной полосой) и Виднира (бурый с синим кругом возле умбона) нередко летали туда-сюда, опрокидывая посуду со столов. «Луна и солнце делят место на небе!» — смеялись домочадцы. «Да уйми ты своих медведей!» — визгливо взывала к мужу Брюнхильд хозяйка, а он только хохотал в ответ. Не зря ей досталось имя валькирии… Этого больше нет и не будет никогда…
— Надо уходить отсюда, — повторила Атла. И сама знала, что идти некуда.
— От своего страха не убежишь, как от самого себя, — заметил Вальгард и снова улегся на охапку еловых лап, покрытых плащом. Для него это место было достаточно удобным. — Хочешь быть смелым — будь. Гони прочь страх, а нам самим можно остаться и здесь. Здесь совсем не плохое место. Мы видели гораздо хуже. Или ты все забыла? А идти дальше — куда? Впереди только море. Еда у нас еще есть… Ты что-то принесла?
Атла посмотрела на брюкву и скривила губы. Но усмешки не получилось. Ее раздирали два противоречивых чувства: хотелось немедленно бежать прочь отсюда, но в то же время казалось, что на всей земле ей нет места.
Этой зимой жители Хравнефьорда не испытывали недостатка в новостях. На праздничных пирах,
