Видимо, их сформировали газовые карманы, замурованные кипящей лавой. Мы звали их куполами наслаждения. А в тех местах, которые не были затронуты вулканическими проявлениями, на каждом шагу попадались странные геологические формации. По большей части те процессы, которые тут проходили, были совсем не похожи на соответствующие земные. Там были залы, которые по стенам были словно заглазурованы слоем стекла толщиной сантиметров в десять, были там и залы, походившие на комнаты, которые архитекторы Баухауса могли бы придумать под влиянием мощных наркотиков, пещеры, которые выглядели так, словно были убранством кафедральных соборов, альковы, где наплывы лавы образовывали весьма интимные уголки, проходы со стенами в узорах и складках, пещеры с резными потолками, портики с тонкими изящными колоннами, и все это было безошибочно природным образованием. Прямых углов тут не было. Скалы были обточены, но не срезаны. Никаких следов резца, никаких обломков, которые свидетельствовали бы о том, что камень кто-то обрабатывал. Ничего подобного. Во всем этом была хаотичность природы.
И ни одного хоть плевого сталактита во всех пещерах.
– Я всегда забываю, – сказала Сьюзен, – это сталактиты свисают сверху, а сталагмиты торчат вверх? Или наоборот?
– Нет, по-моему, ты права.
– Я вечно их путаю.
– Ну и ладно, тут и так нет ни одного, чтобы ты могла их путать.
– Чтобы меня запутать, много не надо.
В первородной тьме, как в матке, Сьюзен прижалась ко мне теснее.
– Интересно, почему, – сказала она.
– Что – почему?
– Почему тут ничего этого нет?
– Ничего – это ты о чем?
Она куснула меня за ухо.
– Сталактитов, глупый.
– А-а-а. Нет извести, вот почему.
– Извести?
– Угу. Я думаю, причина в этом. Это же практически безжизненная планета. Так получается по словам Рагны. По большей части тут живут микроскопические организмы. Жизнь тут так никогда и не начиналась. А известняк – он получается из таких организмов, как кораллы, полипы, всякое такое. Там, на земле, все это есть. А тут – кто знает, какие тут процессы, если они тут вообще есть. Чтобы получились сталактиты, нужно, чтобы была вода, богатая карбонатами или еще чем-то в этом роде.
– И чтобы получились сталагмиты?
– И сталагмиты.
– Интересно.
– Нисколечко.
– Нет, я правду говорю. Меня всегда поражало, что ты так много знаешь для простого водителя тяжеловоза.
– Чей-то ты такое говоришь?
Она хихикнула.
– Прости, я не совсем то хотела сказать. – Она поцеловала меня в щеку. – Ты очень странный, такой странный.
– Это как же?
– Ну... – Она легла на спину. – У тебя, совершенно очевидно, было какое-то образование. Мне кажется, что даже очень неплохое. Правильно?
– Ну да, кое-чего набрался в жизни.
– Правильно. Университет Циолковскиграда, готова поспорить!
– Верно, – признал я.
– Я так и знала. Аспирантура?
– Кое-какая. Год, если правильно помню. Столько лет прошло.
– И что ты делал?
– Я собирался писать диссертацию по правительственному управлению.
Она страшно удивилась.
– Это каким же образом тебе удалось пробраться в эту программу? Ведь набор в нее был весьма и весьма ограничен!
– А я совсем туда не пробирался. Меня даже попросили поступить именно гула. Кто-то, видимо, решил, что я прекрасный материал для будущего бюрократа. Им время от времени нравилось набирать кадры из глубинки и всякое такое. Так, по крайней мере, было раньше. – Я повернулся на бок. – Ты должна помнить, это было почти тридцать лет тому назад. Университет Циолковскиграда был тогда захудалым институтом, кучка надувных куполов и сарайчиков из дюропены. Это был единственный университет в колониях.
– Наверное, требования на приемных экзаменам были весьма суровые.
– Так оно и было. Я признаюсь, что некоторый природный ум у меня был. Я был молод, мне нравилось учиться, я устал от фермы. Казалось, что на тот момент пойти учиться было неплохо.
– А ты бросил.
– Угу.
– Чтобы водить тяжеловоз.
– Нет, тогда я отправился обратно на ферму. К тому времени у меня открылись глаза.
Она повернулась на бок, чтобы смотреть мне в лицо.
– Ты отказался от очень многого. К сегодняшнему дню ты мог бы стать функционером администрации колоний высокого уровня, с доходом в шесть цифр величиной и дачей на какой-нибудь курортной планете, которую бы сам выбрал.
– Вместо этого у меня есть свобода дороги, очень немного обязанностей и чистая совесть. Никаких долбаных денег, никакой дачи, но все, что мне нужно.
– Понятно.
Мы долго молчали.
Наконец я сказал:
– Должны были бы быть сталактиты.
– Хм?
– Похоже на то, что нечто похожее на них тут должно было бы быть. Пещеры обычно появляются из-за того, что вода разъедает скалу из растворимого в воде минерала, вроде известняка. Я не знаю, что тут за камень – я совсем не геолог. Наверное, гипс, или что-то вроде того. Но в этом случае...
– А разве лава не проела эти пещеры, по крайней мере, какие-то из них?
– Да, в некоторых явно поработали вулканические процессы. Но самые диковинные формации наверняка должны быть результатом какой-то весьма экзотической геохимии.
– Ну что ж, ведь так и должно быть – это же другая планета, – сказала она.
– Угу. Но это мы тут чужие, лапочка.
– Пододвинься поближе, ты, страшное инопланетное существо. – Помолчав, она спросила: – Батюшки, а это что такое?
– Сталактит.
– Сталагмит, – поправила она, ложась на меня.
Мы даже потерялись там, внизу, что меня особенно не беспокоило. У нас была еда, реки свежей воды, больше тишины и покоя, чем доставалось на мою долю за последнее десятилетие. Это был первый настоящий отдых от дел, который мне удалось получить за... не знаю, за сколько времени. В конце концов Сьюзен стала немножко нервничать, предлагая мне постоянно начать серьезные поиски выхода наружу. Я сказал ей, что времени у нас для этого просто навалом.
– Но мы же все больше и больше теряемся, – запротестовала она.
– Вовсе нет, – сказал я, присев возле стены туннеля. – У меня тут замечательные данные на этом
