Зотов в зеркале видел, как его приговорили. Он прошел па кухню, бестолково переставлял посуду и лихорадочно думал.
В дверь сунулся Витя.
— Идет кто-то!
Крюк вскочил, поманил Зотова, сказал спокойно:
— Встреть на крыльце, в дом не води. Витя, схоронись во дворе, если попытается знак подать — разом кончь обоих.
Когда Лида подошла к дому, Зотов стоял на крыльце.
— Иди домой. Так? — сказал он. — У меня живот болит, не хочу ничего.
Она что-то тревожно спросила.
— Ничего мне помогать не надо! — раздраженно сказал он.
Она постояла немного, повернулась и ушла в темноту. Зотов вернулся в дом. Все смотрели на него.
— Слушай сюда, — сказал он Крюку. — Немая приходила. Я ей мог на пальцах сказать, она бы кое кого предупредила.. Вопрос: зачем не сказал?
— Жить, небось, любишь, — Шуруп сплюнул.
— Завтра к вечеру, может, послезавтра придет катер. Везет деньги па пять факторий. На катере человек пять, ну шесть. Одно-два ружья, один «ТТ» — вот так, примерно.. Ну, куда вы на этих лодках уйдете?! А на катере мы и далеко и быстро уйдем. Можно — в город. Можно в такую тайгу, что…
Он умолк под их взглядами. Стало совсем тихо.
— «Мы»? — Барон взял двумя пальцами лацкан его пиджака: — Ты и твои вошки?
— Не, он чистый, — весело сказал Шуруп, — от него деколоном тянет.
Все пятеро так внимательно рассматривали Зотова, что ему стало совсем тошно.
— В деревне милиционер, — сказал он, отдавая последний козырь. — Вчера приехал, про катер сказал.
После некоторого молчания Муха ласково спросил:
— А почему раньше не упредил — о легавом?
— Ну… Теперь я с вами.
Барон и Крюк согласно посмотрели друг на друга.
— Катер — это хорошо, — сказал Крюк.
Копалыч подымался рано. Он жил во времянке у деда Якова. Наскоро помывшись у рукомойника, он достал очки и тщательно промыл стекла, а потом вытер их специальной тряпочкой и убрал в коробку.
Вышел на крыльцо дед Яков.
— Что, паря, опять стараться идешь? Как найдешь, шепни, где жила-то, а?
— На что тебе золото, дядя Яков?
— Да мне немного, шматок. Поехать хочу, сразу увидеть всю Россию и что с ней вместе — Киргизию там, Грузию… И непременно Курскую губернию, откуда мой род. Читал обильно, но видеть хочу, понять, как все это составляется вместе.
— Везде там я ездил, — сказал Копалыч, — и много где еще… А помирать легче не будет. Но ты прав — поезжай… Неужели не скопил на рыбе-то?
— Скопил, — дед усмехнулся, почесал затылок. — В один конец. Дак мне еще и вернуться желательно.
Копалыч махнул на него рукой и пошел за калитку, взяв стоявшую у забора лопату.
Лида полоскала белье в реке возле дебаркадера.
Витя из чердачного окна фактории хорошо видел в бинокль всю деревеньку и пристань. Рассмотрел без интереса и Лиду. Но тут в поле зрения бинокля вошла Саша. Высоко подоткнув юбку, она вошла в воду дальше матери, нагнулась, стала мыть лицо и шею. Бинокль застыл в Витиных руках.
— Кого видишь? — спросил его снизу, из люка Шуруп.
— Старуху, — медленно ответил он, и желваки его вспухли.
— Ты давай за ментом следи.
В комнате совещались.
— Легавого в избе не взять, — сказал Крюк, — посечет очередями.
— Да напрямки и пойти нельзя, — заметил Михалыч, — собаки забазлают.
— Послать его, — сказал Шуруп про Зотова, — пусть сюда приведет.
— Ну, нет! — усмехнулся Крюк. — Мне спокойней, когда хозяин на виду и потрогать можно.
— Тсс! — Муха, глянувший в окно, вскинул руку.
Во дворе, в трех шагах от калитки, стояла черноглазая старуха. Ждала, не желая тревожить хозяина, если он еще не встал.
— Что ей надо? — прошептал Крюк.
— Обещал керосина налить, — тихо ответил Зотов, у которого появилась некоторая надежда на другой исход дела.
Старуха терпеливо ждала. Зотов вышел на крыльцо, кивнул ей, прошел в сарай, прикрыл за собой дверь и — засуетился: выхватил из кармана огрызок химического карандаша, быстро огляделся, ища бумагу, вспомнил про портрет Берии, достал его, послюнил карандаш, крупно написал: «В доме банда. Шесть. С оружием». Зотов сложил бумажку в несколько раз, схватил бутылку с керосином, макнул дно в бочонок с дегтем и плотно прижал бумажку к дну бутылки.
Уже неторопливо вышел он из сарая, покосился на открытое окно. Из-за занавески Крюк следит, будет ловить каждое слово, жест, заподозрит — тут же выскочат, и старуху придушат, и…
— Зайди по дороге к Манкову, — раздельно и громко, как ему приказали, сказал Зотов. — Покажи ему, вот, керосин, мол, брала у меня. Так?
Он сверлил ее взглядом. Она кивнула, не понимая главной его заботы.
— Скажи ему: пусть придет, дело срочное для него есть.
— Ага, зайду, зайду! — она суетливо взяла бутылку. — Спасибо тебе, век не забуду.
Старуха вышла за калитку.
— Да не махай ты бутылкой, неси нормально! — процедил он.
— А! — Она повела плечом. — Не пролью.
Зотов вернулся в дом. Крюк пристально смотрел на него. Зотов взгляд выдержал.
— Может и не прийти, — сказал он. — Я ему не начальник.
— Не придет, значит плохо позвал, — сощурился Муха.
— Старуха к менту зашла, — доложил с чердака Витя.
В комнате стало тихо, только Шуруп вдруг засвистел «Мурку», но тут же смолк под взглядом Крюка.
Лузга проснулся на ветхом брезенте в предбаннике бани, стоявшей дальше остальных, у самого впадения ручья в реку. Потянулся, стал на четвереньки и выполз на свет.
Река дымилась. Солнце еще не поднялось над тайгой.
Лузга выпрямился, сел на скамью и откинулся на стену бани, далеко вытянув ноги.
Манков, в галифе и майке, вышел из нежилой избы, которую занимал, наезжая в деревню,
