— Дивчина где? — мягко спросил он.
— Какая? — испугался Лузга. — Маленькая, что ли? Соплячка?
— Не ма-аленькая! — Витя резко ударил лежавшего ногой.
Лузга привычно свернулся в комок, прикрывая голову и живот, Витя просунул ствол нагана между пальцами Лузги и уперся ему в лицо. Лузга убрал руки и заговорил тоном, похожим на блатной:
— Мне она нужна? Соплячка, в куклы играет… Где?… Я знаю? Услышала пах-пах, слезла в погреб… Вон! В избах. Век свободы не видать!
Витя поверил.
Около полудня Копалыч возвращался домой. Подходя к избам, особенного не заметил, на тишину и безлюдье внимания не обратил, занятый своими мыслями. Не заметил и Муху, сидевшего с обрезом в тени забора у манковской избы. Копалыч шел без очков, а вблизи видел плохо, поэтому, войдя в калитку, споткнулся о труп собаки и выронил лопату. Нагнулся, увидел кровь, мертвый оскал и в изумлении огляделся. У крыльца лежал дед Яков. Борода торчала вверх. Копалыч подошел.
— Дед, ты что?..
Он достал и торопливо надел очки, нагнулся и увидел мертвые глаза за круглыми стеклами, на рубахе на груди пятно крови.
Копалыч медленно разогнулся. Только теперь он услышал странную тишину. Он осторожно огляделся. Никого. В дом идти страшно. Он снял бесценные очки, упрятал в коробочку и убрал в надежный карман.
Естественным было пойти к Манкову. Поминутно озираясь, он пересек улицу, пошел вдоль заборов и наткнулся на Муху. Несколько секунд он рассматривал этого человека, примечательного только обрезом.
— Здравствуйте, — сказал Копалыч.
Муха молча смотрел на него.
— А что случилось? — тихо спросил Копалыч.
— А ничего.
— А где милиционер? Манков?
Муха показал за забор:
— Вон торчит… нога… Ты вот чего: тут — можешь, а за деревню не ходи. Стрелять буду без объявления, — он показал на лежавшего вдали Лузгу. — Иди к тому, в концентрацию. Мне видней будет.
Копалыч постоял, не зная, что спросить, и побрел к Лузге.
— Кто они? — спросил он Лузгу.
Лузга не ответил — следил за Мухой, который быстро пошел на перехват черноглазой старухи, направившейся к мостику через ручей.
Старуха на его окрик: «Цурюк!» остановилась, стала доказывать, что надо ей в сарай, за рыбой. А Муха показал: «Назад!» Она не послушалась, он ударил ее прикладом. Она упала. Встала с трудом.
— Что он делает?! — возмутился Копалыч. — Нет, что он делает?
— Сядь, — грубо сказал Лузга. — И заткнись.
В комнате Фадеича тесно сидели Крюк, Барон, Шуруп, Михалыч и Витя. Зотов незаметно и тихо сидел в углу на корточках. Фадеич стоял у окна. Крюк и Барон рассматривали речную карту, лоцию.
— Нет вам отсюда другой дороги, — как бы даже жалея их, сказал Фадеич. — Суд да тюрьма.
— Почему нет? Есть, — спокойно сказал Крюк.
— Потому. Вы вошли в конфликт с властью.
— Власть нам амнистию дала, — сказал Крюк. — Нам все списали. И еще спишут.
Тут они переглянулись с Бароном, — Крюк хватил лишку: надежды, что спишут, не было.
— Что твоя власть может? — сказал Барон. — Ну убить меня. Так и я могу убить — тебя. И любого. Твоя власть что тебе дала? Гроши. А горб гни всю жизнь. Я не работаю, а беру сколько надо и еще вдвое. И живу красиво, — и тут Барон, говоривший все время спокойно, вдруг заорал; — Я красиво живу! А по тебе ходят, ты подошвы лижешь.
Фадеич молчал, отшатнувшись. Они снова занялись картой.
— Я исполняю долг, — сказал Фадеич.
— Да заткнешься ты вконец, козел вонючий?! — завизжал Шуруп. — Я его разорву, падлу! Дай его мне!
Крюк строго посмотрел на него, и Шуруп смолк. Витя встал.
— Всем здесь быть, когда гости подвалят, — сказал Крюк.
— Услышу, — сказал Витя.
Он вышел, прошел на камбуз, где стряпала Лида,
— Дивчина где? — ласково спросил он.
Она замычала в ответ. Он жестко сдавил пальцами ее лицо.
— Молодая где?
Она показала вверх по реке, изобразила, как гребут веслами. Он не поверил. Слова Лузги о погребе больше походили на правду, и он пошел к избам — искать.
— Ненавижу блатарей, — говорил Копалыч, лежа рядом с Лузгой. — Жестокие, подлые… У больного пайку отнимут, ударят калеку… Предадут любого — своего, чужого… Им ребенка убить…
— У кого рыба, тот и прав, — сказал Лузга, следя за Витей, входившим в избу.
Копалыч замолчал. На него навалилась такая тоска, что неудержимо потянуло на откровенность.
— Я ведь не золото ищу. Я археолог. Есть такая наука об ископаемых людях, культурах… Здесь должны быть стоянки первобытного человека, я еще до войны предполагал. В тридцать девятом мою статью перепечатал английский журнал, «Нэйчур», и через месяц меня взяли… Как шпиона… А сын был на истфаке, новейшая история, для него мой арест — крах всего. В Бутырке повезло: переправил домой записку, ну, чтобы отреклись и не писали мне. Не имел права их с собой тянуть…
— И не пишут, — скривился Лузга.
Копалыч опустил голову. Замолчали.
— «Пещерные люди», «троглодиты»… — вдруг громко сказал он. — А в неолите не было урок! И палачей не было!
— Не ори. Пришьют.
— Тебя-то не тронули, — едко сказал Копалыч.
— Мне плевать — живу, не живу. А им интересно, когда страха много перед ними.
Витя вышел из очередной избы, недобро глянул в сторону Лузги.
— Интеллигента когда-то называли носителем культуры, — сказал Копалыч. — В другой жизни… Сейчас просто бьют по лицу, и падаешь на колени!
— Если упал — какая культура? — покосился Лузга. — Одни поджилки.
— Да! А когда-то назывался интеллигентом.
— Столько карманов у интеллигента не бывает, — зло пошутил Лузга.
Витя подошел к Мухе, издали посмотрел на ссыльных.
