— Расскажи, что делал с партизанами.
— Да бросьте мне шить! — дернулся Муха. — Не был я в полицаях, за мокрое сидел!
— Ага… А что делал с партизанами? Научи.
Муха в ярости вскинул обрез. Витя отвернулся и пошел к Лузге и Копалычу.
Копалыч при его приближении поднялся на ноги. Лузга приподнялся и сел на корточки, глядя на Витины ноги,
— В куклы играет?
Витя резко ударил ногой, но Лузга успел подпрыгнуть и встретить ботинок кистями рук. Лузга отлетел на метр, но удар получился мягкий. Витя быстро шагнул, снова ударил, и Лузга, не успевший приготовиться, со стоном повалился на спину. Удар косо пришелся в голову.
Витя пошел на пристань. Копалыч нагнулся над Лузгой.
— Сильно?.. Он ушел.
Держась за голову, Лузга медленно сел. Посидел, морщась, огляделся, нашарил возле себя сосновую чурочку и протянул Копалычу.
— Отойди на пять шагов и кинь вон туда, не высоко, вот так, — он показал высоту над землей.
Изумленный Копалыч безропотно отсчитал пять шагов. Лузга поднялся на корточки, собрался.
— Кидай.
Чурка полетела. Ноги Лузги слабо бросили его вбок, до чурки он не дотянулся. Сел, уронил голову, брезгливо глядя на вытянутые ноги.
— Дай ложку.
Копалыч достал заточенную ложку, дал. Лузга двумя короткими ударами проколол оба своих бедра. Вскочил на корточки, скомандовал:
— Подними чурку!.. Пять шагов… Вон туда — кинь!
Копалыч кинул. Устрашенные мышцы послушались — Лузга стремительно выпрямился, косо взлетел в воздух и коснулся чурки рукой, сбил ее в полете. Встал. На штанинах были пятна крови.
— Кровь, Лузга, — удивленно сказал Копалыч.
— Меня зовут Сергей. Запомни на всякий случай: Сергей Петрович Басаргин.
— Очень приятно, — пробубнил Копалыч. — Николай Павлович. Старобогатов. А адрес у тебя есть?
— Теперь нет. Родители умерли в блокаду. Все.
— Ты ленинградец? — изумился Копалыч.
Басаргин смотрел на пристань. Там, возле двери кладовки, стоял Витя.
Дверь была в щелях. Витя приник к одной, всматриваясь. Но здесь была теневая сторона пристани, солнце в кладовку не попадало.
Река с тихим урчанием терлась о корпус дебаркадера. Из комнаты Фадеича неясно доходили голоса, да изредка звякала посуда на камбузе. Среди всех этих легких звуков показался Вите за дверью шорох. Прижав лицо к двери, он сильно втянул носом воздух кладовой. Ухмыляясь, нежно почмокал губами, касаясь ими щели. Потрогал замок. Достал наган, всунул ствол в дужку замка. Но тот был слишком массивен — можно погнуть ствол.
В комнате Фадеича играли в карты. Фадеич скорбно торчал у окна, морщась от междометий и сорных слов. Барон лежал в сапогах на кровати и с интересом листал «Огонек». Зотов пробрался к окну, сказал Фадеичу негромко, но не таясь от бандитов:
— На хрен ты нарываешься? Делай, как велят. Останемся живы.
— Будто ты не с ними.
— Я такой же пленный! Из-за чего жизнь терять?
Крюк переглянулся с Шурупом, усмехнулся:
— Во крутится, змей!
Раздался близкий пароходный гудок. Барон быстро сел. Крюк вскочил, схватил автомат, бросил Барону свой пистолет.
— Катер?! — Крюк смотрел на Зотова.
Побелев, тот вжал голову в плечи и попятился.
Все вышли наружу. Река была пуста, но вверху, за поворотом, нарастал шум идущего судна.
Фадеича с рупором поставили у окна служебной комнаты, в которой примостился Михалыч с карабином. Оттуда он держал под прицелом и старика и Лиду, ставшую у причальной кнехты. Бандиты скрылись на другой стороне дебаркадера, где уже был Витя, забывший про кладовку. Зотова оставили в проходе, возле окошечка кассы — как бы встречать.
Из-за поворота показался большой черный пароход. Судовой ход был тут близок к берегу, пароход, казалось, шел прямо на дебаркадер, нависал над ним черным бортом, на котором было написано «Бабушкин». Это было грузо-пассажирское судно, идущее с полной загрузкой. На верхней палубе сидели на вещах и лежали человек пятьдесят пассажиров.
На пристани Шуруп завертелся, заверещал сипло:
— Когти рвать! Когти рвать!
Концерт оборвался. Густой голос, прокашлявшись, загремел на всю реку:
— Капитану рейда Фадеичеву — речной привет!
Фадеич стоял истуканом. Михалыч зашипел из окна:
— Не молчи, гад!
— Здравствуй, Петя, — негромко сказал Фадеич.
— Как жизнь, Фадеич? — прогремел пароход. — Чем лечишь радикулит?
Михалыч за занавеской клацнул затвором. Фадеич поднял рупор, покашлял в него и деревянным голосом доложил:
— Имею на рейде девять единиц маломерного флота. Штиль.
В репродукторе послышался смех.
Пароход не собирался приставать, он шел мимо. По рации включили «Последние известия».
Тогда Лида, скособочившись, чтобы Михалыч из окна не увидел ее лицо и руки, стала быстро что-то говорить людям на пароходе. Проплывали мимо разные лица, некоторые прямо смотрели на нее, но выражение их не менялось — они не понимали ее языка. Лицо Лиды исказилось, пальцы мелькали… Нет, не понимают! В отчаянии она пятерней схватила свое лицо, сжала его.
Черный пароход уходил вниз по реке, и долго еще слышались сообщения о жизни страны.
Все это время Басаргин и Копалыч лежали ничком, как велел им Муха, прибежавший сюда и залегший с обрезом позади них.
Теперь он поднялся, пробормотал озадаченно:
— Почему ушел-то? Али то не катер был?..
Он пошел назад, на свой пост. Копалыч прошептал:
— Ты видел? Они хотели напасть на пароход!
— Другого ждут, — угрюмо сказал Басаргин.
— Я все думаю: если это беглые…
— Да какие беглые! Амнистированные. Свободные Граждане, мать их…
У кладовки дебаркадера опять появился Витя, настроенный решительно. Басаргин, пользуясь тем, что уходящий Муха не видит его, перебежал к котлу с варом и стал тщательно обуваться. Ложка Копалыча была при нем.
