меня повесят…
— Она помянула бы тебя добром, если бы ты оставил ей что — нибудь в наследство!
— Но у меня ничего нет!
— Ну а у Фаринетты?
— Тоже ничего, кроме голубых глаз да белых зубов! Этого еще мало!
— Для Парижа достаточно! — со злой улыбкой возразил судья.
— Да замолчите же вы наконец! — крикнул рассерженный Гаскариль. — Могли бы, кажется, дать мне умереть спокойно!
— Постой, друг мой, — спокойно перебил его судья, — ты только дослушай до конца! В самом непродолжительном времени ты умрешь. Если бы ты мог оставить своей Фаринетте кругленькую сумму в… ну, хотя бы в двести золотых экю, то она из благодарности осталась бы верна твоей памяти. А такую сумму ты мог бы заработать!
— Двести золотых экю для Фаринетты! — крикнул бедный воришка, ослепленный этой суммой. — Дорогая Фаринетта! Но что нужно сделать для этого?
— А вот я сейчас расскажу тебе это! Ты осужден, тебя повесят…
— Боюсь, что вы говорите сущую правду!
— Ну а умирают лишь один раз, и, вешают ли тебя за два преступления или за десяток, от лишнего преступления веревка не стягивает сильнее горла!
— Понимаю! Вы хотите, чтобы я принял на себя чужую вину!
— Вот именно!
— А что, собственно, я должен взвалить на себя еще?
— Убийство на Медвежьей улице.
— Так вот как? Значит, хотят спасти за мой счет мессира Рене!
— А тебе не все равно?
— Нет! Ведь за убийство колесуют, а не вешают!
— Обещаю тебе, что ты все равно будешь повешен, а вдобавок Фаринетта получит двести золотых экю!
— Бедная Фаринетта! — вздохнул воришка, который, видимо, склонялся к тому, чтобы принять предложение, но вдруг, неожиданно для президента, он.тряхнул головой и категорически заявил: — Нет, я не согласен!
— Но почему?!
— А потому что раз Фаринетта разбогатеет, она сейчас же забудет меня, ну а я буду слишком мучиться на том свете, если Фаринетта устроится с другим!
— Дурак!
— Не спорю! А только я не согласен!
— Что же ты хочешь за согласие взять на себя вину Рене?
— Чтобы меня отпустили на свободу!
— Ты хочешь невозможного! — ответил Ренодэн подумав. — Но… не падай духом, мой мальчик! Мы увидимся сегодня вечером и тогда поговорим.
С этими словами Ренодэн вышел из камеры Гаскариля и от правился к себе домой. Там он принялся за работу. Через некото рое время он взглянул на часы, затем подошел к окошку и увидал, что к его воротам как раз подъезжают носилки.
— Королева отличается точностью! — пробормотал он, от правляясь навстречу замаскированной даме, выходившей из скромных, лишенных всяких гербов и украшений носилок.
Когда Ренодэн ввел Екатерину к себе в кабинет, королева сказала:
— Ну, что?
Эти два слова ярче ряда трескучих фраз свидетельствовали о ее беспокойстве и волнении.
— Рене вынес пытку, не выронив ни слова, — ответил президент. — Беда только в том, что воришка, на которого я рассчиты вал, не соглашается!
— Но почему же? Чего он хочет? — спросила королева, и взор ее, засверкавший было радостью, снова потускнел.
— Он хочет свободы, и я обещал ему, что он получит ее, — ответил Ренодэн.
— Да вы с ума сошли! — крикнула королева.
— Нет, но у меня свои соображения, — ответил судья. — Надо полагать, что Рене безумно зол на палача…
— Господи, Рене не из тех, которые прощают! — заметила королева.
— И весьма возможно, что, если мы спасем Флорентийца, он непременно захочет сыграть дурную шутку с ним!
— Тем хуже для Кабоша!
— Но если Кабошу обещать, что Рене простит ему, палач согласится проделать одну штучку, которую лет пять тому назад он уже устроил с одним солдатом. У того была сильная протекция, и палач, вместо того чтобы связать петлю мертвым узлом, попросту закрепил ее неподвижной петлей. Затем, когда ему нужно было схватить преступника за плечи, чтобы собственным весом ускорить стягивание петли и удушение, Кабош ухватился за канат, которым подвязывают под мышки преступника. И так как тоненькая веревка, которую надевают на горло, была завязана не мертвой петлей, а крепким узлом, то солдат лишь испытал некоторую неприятность, но не более…
— И не умер? — : спросила королева.
— Отнюдь нет! — ответил Ренодэн. — Ночью палач снял его с петли, и солдат отделался лишь тем, что у него шея окривела!
— И вы хотите, чтобы Кабош проделал то же самое над Гаскарилем? Это опасно, потому что Жан Кабош способен выдать нас с головой королю!
— Черт возьми!
— Но я дам вам хорошую мысль: обещайте Гаскарилю, что с ним поступят именно таким образом, ну а там… посмотрим! Сказав это, Екатерина встала. Но Ренодэн остановил ее.
— Еще одно слово, ваше величество! — сказал он. — Гаскариль не поверит мне на слово, если у меня не будет в руках доказательств в виде собственноручно вашим величеством написанной записки с обещанием помилования!
— Но ведь… такая бумага… может попасть в руки… короля! — испуганно пробормотала королева.
— Я отвечаю за то, что этого не случится! — ответил судья. — Но иначе я ничего не могу сделать для Рене.
— Иначе говоря, вы требуете гарантию? — сказала королева.
— Для Гаскариля — да!
— Ну, и… для себя тоже!
Ренодэн ничего не ответил. Екатерина подумала: «Он во что бы то ни стало хочет попасть в парламент!»И, усевшись за столом президента, написала на куске пергамента: «Я помилую Гаскариля. Екатерина», — приложила печать вырезанным на печатке перстня королевским гербом и подала бумагу Ренодэну.
Когда королева ушла, президент снова отправился в Шатле и, войдя в камеру Гаскариля, сказал:
— Ну-с, ты останешься жив!
На вопрос воришки президент рассказал ему, как несколько лет тому назад Кабош спас от верной смерти приговоренного к казни солдата. Но Гаскариль не был простаком.
— А где доказательства, что это так и будет? — спросил он. Президент показал ему записку королевы.
— В самом деле! — пробормотал Гаскариль. — Ведь королеве очень важно спасти своего Рене! Ну-с, а если я возьму вину Флорентийца на себя, получу ли я те двести экю, которые вы хотели дать Фаринетте?
— Получишь!
