'Понять Котова - значит понять их Систему. Или слишком много чести для нашего В.М.? Нет, он - типичный плод ка-пэ-эс-эсэсовской селекции. При Сталине носил бы сапоги, галифе и китель, нынче другие времена, и он никогда не снимает костюма! Суконный костюм на ватине есть маскировка и атрибут власти. В костюме он значителен и важен. А если раздеть, останется злобная букашка: узкоплечий, ножки и ручки прутиками, отвисшее брюшко. Как у Рабле: вот выродок от гнусного сношенья охотничьего пса с развратным стариком'.
Дальше был еще хуже, совсем гнусный поклеп. Злобная клевета была направлена не на него лично, нет, на всю парторганизацию Объединения, в конце концов, - на всех честных коммунистов! Об одном жалел Котов: что вовремя не раскусил этого отщепенца. Одна из записей напомнила ему случай, когда Рубашкин раскрылся во всей красе.
– В сущности В.М. - трус. Такой же трус, как все эти, из партноменклатуры. - читал Котов. Да, он помнил этот случай. Рубашкин отказывался ехать в совхоз на уборку урожая. Никто не отказывался, а этот - особенный. Пришлось вызвать на расширенный партком: почему, Петр Андреевич, идете против коллектива? Тот отвечает, что больна мать, некому ухаживать. Велели принести справку - уперся. Кому нужна справка, говорит, пусть сам ее и получает. Каков наглец? Прижали его со всех сторон, и он вдруг согласился.
– Поеду, - говорит, - только есть одно условие: пусть Виктор Михалыч напишет обязательство, что все здесь присутствующие и каждый в отдельности отвечают за жизнь и здоровье матери. И пусть каждый распишется! Смотрит на членов парткома жутким взглядом, за одно это гнать надо было в три шеи. Но Горлов заступился, пожалели.
– Ну, наглец! Гнать мало, еще тогда бы посадить, но и сейчас не поздно, - распаляясь, думал Котов, перелистывая страницы. Найдя нужное место, принялся переписывать на отдельный лист. Писал мелким разборчивым почерком, аккуратно отделяя каждую букву и знаки препинания:
'По данным Госплана свыше 80 процентов станочного парка работают за пределами установленных сроков амортизации, более четверти технологического оборудования эксплуатируется двадцать и более лет.
Это значит, что станки давно утратили необходимую точность и не могут не давать брака. (Лахарев рассказывал, что закладывает в нормы расхода металлов до половины отходов). К тому же оборудование часто ломается, нужно содержать дополнительных рабочих, которые ничего не производят, только ремонтируют. Растут металлоемкость и расход энергии. Гайдар говорит, что этот рост составляет 10 -15 процентов в год. При том с середины 80-х внутренний валовой продукт систематически падает. Чубайс считает, что в таких условиях наша промышленность существовать не может. Видимость благополучия создается из-за низких цен на энергоресурсы. (Действительно, бензин стоит дешевле газированной воды!). Но правы ли Чубайс с Гайдаром, призывая разломать всю нашу промышленность и создать ее заново, как сделали в Германии по плану Маршала?
Как бы то ни было, номенклатура этого никогда не допустит, она крепко вцепилась в свои кресла, скорее полстраны в лагерь посадят, чем ЭТИ отдадут власть…
Закончив писать, Котов сложил исписанные листы в одну стопку с подготовленными раньше. Перечитав, решил, что достаточно. Подумав, он набрал номер райотдела КГБ.
– Павел Константинович, это Котов беспокоит, с Объединения, - сказал он собеседнику. - Тут у меня материал по одному бывшему сотруднику, мы его уже уволили, некий Рубашкин. Думаю, ваш контингент. Хотелось бы передать прямо вам, лишние звенья ни к чему. Говорите, уже докладывали? Хорошо, приеду. Спасибо, до завтра!
Из 'Записок Рубашкина: Как Котов генерального снял'.
Да, это была песня! Началось с того, что за провал двух разработок Котова перевели. Формально он стал начальником административного сектора, но, по сути, командовал уборщицами, дворниками, отвечал за чистоту и порядок.
Все знали, что назначение временное, что вскоре его выгонят. Понимал это и Котов. Надеясь на приятелей, пожаловался в райком, собрался писать в горком, но его вызвали и намекнули, что может сдать партбилет. Котов притих, а тем временем стал копить компромат.
Генеральным был тогда академик Каданцев, лауреат, четырежды орденоносец, ему звезда Героя Соцтруда светила. Кем был для него Котов? Разжаловав, директор напрочь о нем забыл. Но терять тому было решительно нечего, и он дождался, подловил Каданцева там, где академик никак не ждал.
В ту пору только-только возникла мода на собственные дачи. Каданцев решил не отставать. Времени самому заниматься досками и штукатуркой у него не было. Он поручил помощнику, которому тоже было не с руки этим заниматься, в итоге все свалилось на Котова. Один раз вывезли стройматериалы, другой, третий. А наш Виктор Михайлович хитро поступил: счета на оплату не отдавал, все документики аккуратно складывал. Когда накопилось на значительную сумму, Котов - бац! Бумажки собрал и отправил в Москву две телеги: одну - в Госкомитет народного контроля, а другую - в ЦК КПСС. Оттуда комиссии, одна другой страшнее.
Каданцев сразу не вник, от проверяющих отмахнулся, а зря! По документами выходило, что он украл в собственном Объединении около 15 тысяч рублей. Дело направили в прокуратуру - как никак, хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Обком тут же в сторону. Но, учитывая заслуги, уголовное дело все же закрыли, а самого Каданцева без положенных почестей и наград отправили обживать недостроенную дачу на обычную, рядовую пенсию.
Кончилось тем, что на пленуме Обкома тогдашний первый секретарь Григорий Васильевич Романов привел нашего В.М. всем коммунистам в пример: дескать, учитесь большевицкой принципиальности у товарища Котова!
Вот так и стал Виктор Михайлович начальником отделения! До сих пор руководит, а сам диод от триода не отличает! Мораль: кто пойдет по его дорожке - таким же козлом станет!
Перед тем, как положить тетрадь в плотный конверт, Котов выдрал из нее несколько страниц. Выдрал из того места, где страницы распахивались сами собой. На глаза попалась надпись 'Начато в ХХ веке'.
'Когда начато, тогда и закончим! А лишнее, ни к чему', - подумал он, засовывая бумагу в потайной карман пиджака.
1.6. Вдали раскат неистового грома
Хуже нет бездельного ожидания! Рабочие дни были как всегда заполнены под завязку: звонили телефоны, заходили сотрудники, писались и подписывались документы. Но уже на следующий день Горлов не помнил, что делал накануне. Казалось, будто он жмет педаль газа при выключенном сцеплении: дым столбом, машина трясется, но никуда не едет.
Выходные он проводил на даче, лениво ковырялся в огороде, деловито махал молотком, по полдня прибивая новые полки и штакетник ограды.
– Почему папа со мной не играет? - обиженно спрашивал маленький Никита, и Горлов не знал, что отвечать. Двигаться и разговаривать было мучительно.
Он чувствовал, что Нина заметила его состояние, но крепилась и не расспрашивала. Наконец он не выдержал и туманно намекнул, что вопрос о новом назначении уже решен. Она вновь затеяла спор, Горлов заставил себя промолчать, и упреки жены тяжело легли на сердце.
Потом повезло: Котов уехал в Москву, оставив вместо себя Лахарева. Горлов легко подписал у того заявление на неделю отгулов. Едва дождавшись пятницы, он предупредил, чтобы за ним сразу же приехали, если будут искать из министерства, и уехал из города.
