«Неужели удерет?» — с восторгом подумала Ирка.
Во дворе остался лишь Глиняный Пес. Ирка видела, как его голова на массивной шее поворачивается из стороны в сторону. Стебель единственного глаза вытягивался то в направлении арки, то к подъезду, у которого, на газончике, в защитном круге стояла Ирка. Казалось, пес смутно ощущает обман. Его чутье и магическая интуиция — не менее безошибочная и верная — тянули его в разные стороны. Зверь, казалось, пребывал в замешательстве. С его морды и боков штукатуркой осыпалась сырая глина.
Затем, окончательно определившись, Глиняный Пес сделал к Ирке маленький, неуверенный шаг, который не заметил даже его погонщик, зато отлично почувствовала сама валькирия. Отчетливо уловившая это, она напряглась, готовая, если потребуется, материализовать копье. Вот только не бессилен ли дрот против куска глины, у которого нет ни сердца, ни мозга? Одна магия, упорная, как вечность.
К счастью для валькирии, погонщик потерял терпение. Он хлестнул пса по носу кистью и закричал, показывая на арку.
Ирка увидела, как с кисти веером брызнули капли крови. Глиняный Пес медленно, зашагивая вбок, повернулся и с равнодушной неторопливостью поволок грузное тело к арке.
Надрез пространства вновь открылся, Глиняный Пес втиснулся в него неуклюжим туловищем и сгинул. Лишь влажные комки глины на асфальте и пятно протекшего масла от мотоцикла Эссиорха доказывали реальность произошедшего.
Ирке показалось, что она поняла, почему чудовище предпочитает для путешествий изнанку мира. Для мира лопухоидов оно слишком медлительное. Там же, в закулисье, такие пустяки не имеют значения. Надрез пространства стал затягиваться, точно невидимая швея прихватывала его на живую нитку. Трещина бледнела. Сияние из алого становилось розовым, пока не погасло совершенно.
Дождавшись этого, Ирка выскочила из круга и побежала в сторону, противоположную той, где скрылся Эссиорх.
Двор опустел. Лишь эйфорические пьяницы вдохновенно щурились на солнце, бормоча что-то на древнеперсидском. Впрочем, если бы кто-то сказал им, что это древнеперсидский, то был бы послан на чистейшем русском. Скромные гении избегают дешевой популярности. Ирка шла настороженно, то и дело озираясь и прижимая к себе свернутую в трубку картину. Дома, деревья, асфальт, даже небо — все было у нее под подозрением. Везде мог появиться роковой, сквозящий алым сиянием надрез. Валькирии мерещилось, что где-то там, с изнаночной стороны лопухоидного мира, к ней, кашляя глиной, подкрадывается Пес. Однако пока все было спокойно. Она села в метро и этим надежным, хотя и немагическим способом добралась до дома.
— Тошнотная хозяйка не должна телепортировать, пока не ощутит в себе сил. Иначе она может материализоваться внутри кирпичной стены, или глаза у нее окажутся на пятках. Я понимаю, что представить такое сложно, но жуткому монстру многое приходилось видеть на своем веку! — предупредил ее как-то Антигон.
— А когда я почувствую, что у меня есть эти силы? — спросила Ирка.
— О, ждать совсем недолго! Самое большее — четверть века, а может, и пару-тройку лет! Никто не знает, с какой скоростью пойдет твое магическое взросление! — оптимистично заверил ее Антигон.
Ирка осторожно открыла квартиру и прислушалась. Слышно было, как в кухне работает холодильник и стиральная машина, тоскливо завывая, отжимает бельё.
— Ну, конечно! В это время уважающие себя Бабани дома не сидят. Они, как пчелки, жужжат на работе! — успокаивая себя, сказала Ирка.
Она перекусила, вымыла и высушила голову, переоделась, беззастенчиво вторгшись на полку невыкупленных заказов. Все это время пустое инвалидное кресло сердито смотрело на нее из угла комнаты. Ирка заметила на кресле новый плед. Рядом с креслом на столике стояло блюдце с печеньем и конфетами. Эти конфеты окончательно убили Ирку. Это напомнило ей то угощение, которое на кладбищах кладут на могилки.
«Неужели Бабаня не видит, что кресло пустое! А я даже не могу ей ничего сказать! Стоит мне проболтаться — и узнавший мою тайну погибнет! Тартар бы побрал эти древние законы валькирий!» — с болью подумала Ирка.
Заметив рядом с креслом тетради, она, заинтересовавшись, взяла верхнюю. Это оказалась тетрадь по литературе. К ее удивлению, страницы — совершенно чистые — были почерканы красной ручкой, а на полях отмечены несуществующие ошибки. Внизу одной из страниц стояло жирное 4/4-.
Ирка узнала почерк своего надутого репетитора Мих. Миха Птичкина и засмеялась, представив, как он поучает пустое кресло. Вот он вздымает к потолку свой длинный указательный палец, по неведомой причине имеющий всегда такой цвет, будто он засунул его в узкую трубку, а потом едва вытащил.
— Тяжелый случай! Он что, даже за воображаемое сочинение не мог нормальную оценку поставить? — проворчала Ирка, решив придумать в ближайшее время что-нибудь такое, чтобы за воображаемые сочинения Птичкин получил от Бабани воображаемые деньги.
Не желая больше разглядывать пустое кресло, Ирка выкатила его в соседнюю комнату, сама же — без особой, впрочем, цели, скорее по привычке — включила компьютер.
Непрочитанных писем оказалось всего штук сто семьдесят. Первые дни они приходили часто, а потом за отсутствием ответов поток их почти иссяк и ограничивался в основном спамом.
«Валькирии никто не пи-ишет! Валькирию никто не жде-ет!» — нарочито фальшивя, пропела Ирка, перефразировав старую песенку. Она придвинула к себе клавиатуру.
— Не накажете, я повешусь. Ну минут так на пятнадцать-двадцать. Веревка и мыло есть? — спросил Антигон деловито.
Ирка заверила его, что она человек слабонервный, и в висельниках у себя в квартире совершенно не нуждается. Даже если через полчаса они вновь, проморгавшись, будут бодро лопать испорченное варенье.
— Может, тогда хозяйка согласится расстрелять меня? Автомат, дробовик, слонобойка? Все новенькое, все в масле, патронов — вагоны. Палите хоть два дня. А? — с надеждой спросил кикимор. Ирка поморщилась, заставив раскаивающегося Антигона схватиться за голову.
— Нет? Что, хозяйка и этого не желает?.. Тогда, хотите, я в окно выброшусь? Быстренько, а? Моя прежняя хозяйка иногда швыряла меня за ноги с горы, когда я очень ей надоедал! — предложил Антигон.
Ирка подумала, что она прекрасно понимает прежнюю валькирию. Домовой кикимор мог достать кого угодно.
— Ты ведь от меня не отвянешь, пока я тебя не накажу, нет?
— Не-а, гадина-хозяйка, я приставучий! — заверил ее кикимор.
— Отлично. Там стиральная машина уже не работает? — спросила Ирка.
— Остановилась!
— Хорошо. Ступай, вытащи белье — помоги Бабане. А затем, так и быть, прокрутись в стиральной машине. Только недолго. Хватит с тебя одного режима полоскания. Ты ведь не захлебнешься, нет?
— Обижаете, хозяйка! Моя мама была кикимора, а бабушка — русалка, — сообщил Антигон.
— Ну тогда брысь в машинку! — приказала Ирка.
Антигон с заметным облегчением слинял и вернулся минут через двадцать мокрый с головы до ног, с ссадиной на носу, но крайне довольный.
— Ах, хозяйка, вы такая изобретательная, такая кошмарно свирепая! Это было так назидательно! Меня трясло и болтало в разные стороны!.. Я чуть в узел не завязался! — сказал он и, точно отряхивающаяся собака, замотал сырыми бакенбардами. На Ирку полетели капли.
— Ты сам хотел, — прознесла валькирия.
— Да, хозяйка, Антигон сам напросился! Мне тут подумалось, может, в следующий раз, когда на меня найдет сладкое омерзение, вы запечете меня в духовке, а? Меня никогда не запекали в духовке! — спросил он с надеждой.
— Так и быть. В следующий раз я надену тебе на голову фритюрницу! Только не увлекайся слишком! — пообещала ему Ирка. — А теперь отвечай: что с Эссиорхом?
