сюсюкающее, раздражающее, сопливое добро, которое на самом деле не добро вовсе, а пародия мрака, который старается изгадить все то, чего не может уничтожить. Он вбирал в себя все и одновременно был всем. Он видел каждого и всякого понимал. Не было никого, кого бы он ненавидел. Да и сама ненависть казалась смешным чувством рядом с его захлестывающим светом… Несколько секунд спустя свет осторожно удалился, но частица его осталась во мне и зажгла фитиль свечи, которая горит до сих пор.
Некоторое время Троил сидел молча, глядя в зеркало своей памяти, а потом поднялся, и Эссиорх понял, что теперь с ним прощаются окончательно.
- И вот я подумал: если бы Мефодий хотя бы на миг мог ощутить эту безумную яркость, не оттолкнуло бы это его от мрака? Сложность в том, что этот свет ненавязчив и никогда не придет, пока человек сам не пожелает перемен… Иногда же и жизни мало, чтобы их пожелать, - сказал Генеральный Страж.
Глава 7
ШОКОЛАДНЫЙ ЮНОША
Человек умирает, когда утрачивает способность удивляться и радоваться простым вещам.
Всякая другая смерть смертью не считается.
Дафна собиралась войти к Мефу, когда услышала его голос. Он с кем-то спорил:
- Нет! Я сказал: нет! Пауза, напряженная тишина, и снова: - Отстань от меня!
Дафна открыла дверь и увидела, что Мефодий, мокрый от пота, по пояс голый, сидит на полу. Он худ, почти тощ, но мускулы хорошо развиты. Особенно грудные и пресс. Руки жилистые. На груди синяки. Должно быть, снова Мошкин достал шестом.
- Ты с кем ругался? - спросила Даф.
- Ни с кем!
Мефодий что-то поспешно забросил за спину, но Дафна успела заметить, что в руках у него был дарх.
- Он тебя не оставляет в покое? - спросила Дафна.
- Мы ним как два калеки - слепой и безногий - не можем друг без друга. Я несу его на плечах, а он убеждает, что с его помощью я смогу лучше узнать мир, - угрюмо признался Меф.
- Это он не может без тебя. Ты без него прекрасно можешь, - не согласилась Даф.
- В самом деле? Тогда смотри!
Меф снял с шеи цепь, отошел в дальний угол комнаты, чуть помедлил и, стиснув зубы, зашвырнул дарх в противоположный угол. В полете сосулька успела обжечь Дафне взгляд. Она ударилась о стену, упала и, корчась точно червь, поползла к Мефодию. Дафна ощущала страх дарха и исходившие от него волны ненависти. Но главным чувством был сосущий голод. Он передавался Дафне, и она, к ужасу своему, вполне могла себе представить, что можно кинуться на человека и зубами перегрызть ему горло.
Дафна не могла отвести от сосульки взгляд, хотя глаза ее болели и слезились. Наконец, сделав усилие, она повернулась к дарху спиной.
- Ты хотел показать, что он ползет, да? - спросила она Мефа. Буслаев не ответил. Дафна посмотрела на не го. Меф полз к дарху. Его узкое тело корчилось на полу, повторяя движения сосульки. Дафна окликнула его. Мефодий не услышал. Он и дарх встретились в дальнем углу комнаты. Дарх прополз совсем мало. Основной путь проделал Мефодий. Схватил цепь и судорожно натянул на шею. Сосулька коснулась его груди, куснула ее до крови, как ревнивый хорек, и успокоилась.
Меф с трудом сел. Дафну он пока не узнавал. Прошла почти минута, прежде чем его мутные, обессмысленные глаза обрели ясность.
- Зачем ты его бросил? Ты знал, что будет, да? - спросила Даф.
- Не прикидывайся Мошкиным, - проворчал Меф. - Да, знал. Просто я хотел показать тебе, какя без него могу.
- Ты без него можешь, - заверила его Дафна. - Несмотря ни на что. Я ЗНАЮ.
Меф одарил ее взглядом, в котором на минимум восторга приходился максимум других чувств. Он подошел к тазу, в котором вода никогда не иссякала, рывком поднял его и вылил себе на голову.
- Я тоже знаю, что должен в это верить, - сказал он.
Всю ночь Меф вылезал из ямы. Глина скользила, чавкала влагой, не давала пальцам зацепиться. Дно ямы ухмылялось беззубым ртом Аиды Мамзелькиной, в котором копошились белые черви.
Чем сильнее Меф старался выбраться, тем больше сползал. Глина крошилась, не желая служить опорой. Яма разрасталась. Наконец огромным усилием Мефу удалось если не вылезти, то хотя бы не сползать больше. Расставив ноги, он уперся коленями в края ямы и застыл, стараясь не глядеть вниз, где Мамзелькина жадно заглатывала осыпавшуюся землю. Буслаев висел и понимал, что всякое движение неминуемо приведет к тому, что он сорвется. Руки слабели, бедра тоже, и бесконечно держаться было невозможно.
Портрет Прасковьи, прислоненный к стене, смотрел на Мефа загадочным взглядом. Плоская, сетчатая тень фонаря беспокойно гладила лицо, оживляя его. Полные губы кривились - не определить, сострадательно или насмешливо.
- Даф! - позвал Меф сквозь сон. Позвал без крика, без голоса, одним сердцем.
Портрет сдвинул брони и застыл. Стало заметно, как справа, в верхнем углу, шелушится масляная краска.
- Даф! - снова позвал Мефодий и внезапно ощутил, что она рядом.
Дафна приподняла его голову и положила себе на колени. Не в силах вырваться из змеиных объятий сна, Меф ощущал, как ее легкие пальцы скользят по его скулам, промокают потный лоб, разбирают пряди слипшихся волос… Боль и страх отступили. Шамкающая пасть Мамзелькиной показалась нестрашной и жалкой. Буслаев сумел сделать то, чего ему не удавалось раньше: рывком проснулся. Дафны рядом не было. Она исчезла в минуту его пробуждения.
Меф взглядом отыскал дарх. Он лежал на груди, и кожа под ним была красная, точно ночью он разведал ее.
Буслаев оделся, вышел в гостиную второго этажа и, заметив, что дверь в комнату Мошкина приоткрыта, зачем-то заглянул к нему. Всякий раз, как он оказывался у Мошкина, Мефодию приходило в голову, что комната Евгеши - это сам Евгеша. Длинная, вытянутая, с одним широко распахнутым удивленным окном, выходящим на Большую Дмитровку. Мебель, как и везде в жилых комнатах резиденции, была самая скромная. Кровать, стол, два стула. Разномастность стульев объяснялась, по предположению Мефа, просто. Самоубийцы редко сговариваются, на какой стул забраться в последнюю минуту. Никакой заботы об обстановке резиденции мрака.
На стенах комнаты Мошкина желтели многочисленные самоклеящиеся бумажки. Почти все они были бытового свойства, например: «Купить свитер» или «Нужен новый шест». Среди напоминалок попадались и чисто мошкинские перлы. Скажем, необходимость поиска зонта выражалась фразой: «Найти зонт, да?» Меф не выдержал и хмыкнул. Евгеша, сидевший за столом спиной к нему, резко повернулся.
- О чем страдаем? - спросил Меф.
- Сказать? - засомневался Мошкин.
- Да скажи уж, не томи, - согласился Меф. Скажи он: «Сам решай!», Евгеша раскачивался бы до позднего вечера.
