Выплакавшись в жилетку корыстному жалельщику Хныку, Улита испытала лишь кратковременное облечение. Душевные раны, которые Улита растравила по собственной глупости, заныли еще сильнее. Чтобы замазать их, теперь требовались мировые запасы зеленки. Улита никак не могла выбросить из головы Эссиорха.
– А как он на меня смотрел! Будто я в мусоре валяюсь и из мусора к нему ручки тяну! Чем так смотреть - лучше б сразу убил! - кипела она, широко шагая против людского потока.
«Я б ему такого не спустило!» - внезапно вспомнила Улита слова Хныка.
– Жалкий суккуб, и тот бы не спустил, а я что? Вот так вот возьму и прощу? - спросила она у себя и тотчас ответила: - Нет, ни за что!
Маленькая и пока совсем не победоносная внутренняя война была объявлена. Решив, что Эс-сиорху она не простит и все у нее с ним кончено, Улита сразу успокоилась и, ощутив голод, свернула в первый же подвальчик.
Спустившись по длинной лестнице, ведьма села за столик и стала искать глазами официанта. Не найдя, решительно постучала по столу цилиндриком с зубочистками. Через некоторое время откуда-то вынырнул молодой мужчина «в самом расцвете сил».
– А где меню? - строго спросила у него Улита.
– В меню можно не смотреть, - было сообщено ей.
– Почему?
– Вам правду или как?
– Начните с правды. Если будет «или как», я сразу почувствую! - заверила его ведьма.
– От повара ушла девушка и увела с собой его собаку. Повар страдает без собаки и пришел на работу пьяный. Так что, будете искать другое заведение или предпочитаете и дальше ломать зубочистки? - Официант с неподдельным интересом наблюдал за руками Улиты.
Улита хотела возмутиться и покачать моральным насосом права потребителя, но обнаружила, что действительно разломала с десяток зубочисток и сложила их горкой.
– Тьфу! Я и не знала! - сказала она.
– Бывает. Лучше зубочистки, чем мебель… - великодушно сказал официант, пристальнейшим образом разглядывая Улиту.
– Чего вы на меня уставились, как профессиональный ныряльщик на детскую ванночку? - буркнула ведьма.
На круглой как блин физиономии официанта прорезалась улыбка.
– Вы меня не помните? Мы же встречались! - воскликнул он.
– Я многих не помню. По статистике, москвич, проехав в метро на работу и обратно, видит где-то сорок тысяч человек. Неудивительно, что к концу дня они малость путаются в памяти, - отбрила его Улита.
Она почему-то решила, что официант к ней клеится, и решила поставить его на место.
– Я Эдя Хаврон, дядя Мефодия, - немного обиженно сказал мужчина.
Улита присмотрелась и, узнав, обрадовалась. Сам собой подскочивший стул толкнул Эдю сзади под колени.
– О, привет! Посиди со мной! А как Зозо? - спросила Улита, прежде часто слышавшая от Мефа о его матери.
Эдя на миг задумался. Сообщать чужому человеку о бесконечных проблемах сестры не хотелось. Посторонним людям нужны не столько события, сколько краткий и емкий ответ.
– Нормально. Зоя уникальная женщина! Умеет создавать праздник из ничего. Ботинки себе какие- нибудь купит или закат красивый увидит - и уже праздник, даже если остальное все погано. С ней рядом радостно. Она не какая-нибудь хмыриха, которой весь мир обязан, потому что у нее сумочку в трамвае порезали, - сказал Хаврон.
Проболтав с Улитой минут десять, Эдя проникся к ней внеслужебной симпатией. Вспомнив, что ее до сих пор не накормили, он резво вспорхнул и умчался. Слышно было, как он на кого-то орет в кухне, а кто-то орет на него. Орали, впрочем, на показуху, явно получая от этого обоюдное удовольствие. Улита сама была специалистка по крику и умела улавливать нюансы.
Вскоре, когда стараниями Эди Улита уже пила горячий шоколад, в бывшее бомбоубежище просунулась голова очередного посетителя. На минуту новоприбывший сусликом замер у порога, кого-то высматривая, а затем решительно направился к Эде и Улите. Он еще только начинал петлять между кучно расставленными столиками, а Улита уже опытным глазом просекла все его достоинства и недостатки.
– Кто этот античный бог с головой пастушка, которого пнула лошадь? - спросила она. Кажется, он тебя знает!
Эдя поднял голову.
– О! Это Грошиков! Бывший мойщик посуды, дамский угодник, гений впаривания отверток с фонариками, а теперь и скромный рокфеллер туманных занятий. Ну и отчасти мой хороший приятель.
– Почему отчасти? - быстро уточнила Улита.
– Потому что в последний раз он меня сильно грузанул, - сказал Хаврон, вспоминая о трех каплях крови и загадочном гуру.
Больше он ничего добавить не успел. Подбежавший Грошиков с преувеличенным радушием принялся мять ему ладонь. Проделывалось это тем чрезмерно бравурным движением, которым женатый мужчина, впервые в жизни поехавший в командировку, полощет в раковине гостиницы свои носки.
– Вот ты, оказывается, где! И девушки какие красивые тут работают! - вскрикнул Грошиков, косясь на Улиту с лихостью разбитого радикулитом гусара.
Ведьма с интересом подняла брови. Она любила, когда ее замечают.
– Они здесь пока не работают, - поправил Хаврон.
– Да? А как их хотя бы зовут? - спросил Грошиков, продолжая придерживаться множественного числа.
– У вас что, в глазах двоится, молодой человек? Их зовут Улитами! И правую, и левую! - не выдержала ведьма.
Проглотив моральную оплеуху, как тюлень рыбку, Грошиков кинулся целовать ей руку. Ведьма задумчиво разглядывала его, и лишь когда пальцам стало совсем влажно, выдернула ладонь.
– А ты, однако, дружбан, времени даром не теряешь! А что думает метрдотель? - заявил Грошиков, задиристо обращаясь к Эде.
– По поводу чего?
– Официанты нагло подсаживаются к девушкам!
– Эй, брюнетик! - крикнул Хаврон, не поворачивая головы.
Улиту оглушило.
– Чего ты орешь, как потерпевший? - недовольно спросила она.
Из подсобки высунулся длиннолицый парень с плоскогубцами. Причина, по которой Эдя называл парня брюнетиком, была туманна, поскольку парень сбрил себе не только все волосы, но даже и брови.
– Ну чего тебе?
– Брюнетик, что ты думаешь по поводу того, что я нагло подсаживаюсь к девушкам?
– Отвали! - сказал парень и скрылся.
– Метрдотель не думает ничего! - резюмировал Эдя.
Грошиков отважно придвинулся к Улите и, встречая с ее стороны лишь поощрение, принялся клеиться. Подобно всем людям, когда-либо занимавшимся агентской торговлей, Грошиков говорил быстро, убедительно и с чудовищной скоростью.
Всякий слабовольный человек к концу второй минуты такого напора говорил «да, да, да» и покупал что угодно, только чтобы от него отстали.
Хаврон, предпочитавший говорить медленно и лениво, как сытый кот, оказался в тени. Хотя он и не претендовал на особое внимание Улиты. Ему то и дело приходилось вставать и подходить то к одному, то к
