Улита решила, что это снова Грошиков, заявившийся, чтобы сказать последнее «прощай». Это был уже перебор. Капля никотина убивает одну лошадь, две обезьяны, двадцать два голубя или семь кроликов. Больше убивает только сюсюканье.
Стащив с ноги туфлю, Улита прицелилась для броска и застыла в позе австралийского аборигена, который с бумерангом в руке в страстном нетерпении поджидает птицу. Когда дверь открылась, Улита с победоносным воплем метнула туфлю.
В приемную вошла Ната.
– Опа! Прошу прощения! Акела не промахнулся. Он не в того пальнул! - сказала Улита виновато. Ната, едва заметившая, что над ее головой что-то пронеслось, равнодушно оглянулась и посмотрела на туфлю.
– И так все фигово. Коростой покрылась, чешусь вся, а тут еще ботинки летают! - сказала она.
Улита заинтересовалась:
– Коростой, говоришь? А ну-ка, встань к свету!
Ната послушно передвинулась ближе к окну.
Улита внимательно оглядела ее. Красная, с трещинами корка начиналась от подбородка и охватывала всю левую щеку, до глаза. Улита хмыкнула. Даже протянула палец, чтобы потрогать коросту, но раздумала и палец убрала.
– Это все из того пятнышка выросло? - спросила ведьма с любопытством.
– Да. Пробовала всякие мази из аптеки - не помогает.
– Ну что тебе сказать, душа моя? Мази и не помогут. Сглазили тебя, душечка, - сказала Улита.
– Кто сглазил? - напряглась Вихрова.
Улита надула щеки и обвела взглядом стены.
– Кто-то сглазил. Мир не без добрых людей. Ты все еще влюбляешь в себя всех подряд?
Ната уставилась в пол.
– Ну вот тебе и ответ. Кто-то из них и сглазил.
– Но кто? Улита фыркнула. - А я откуда знаю, родная моя? Это мог быть сглаз, о котором человек даже и не подозревает. Скажем, чья-то бабулька была ведьмой уровня эдак повыше среднего, которой немного не повезло в личной жизни. Пока она потрошила кошек, закапывала в муравьиную кучу живых лягушек и гадала на кофейной гуще, любимый муж умчался на крыльях любви, оставив в шкафу носки, а на столе записку: «Надюша, не могу простить тебе пригоревшей яичницы! Не люблю, не целую. Твой Потап».
– Чушь! - мрачно сказала Вихрова.
– Ну чушь и чушь! Это я так, навскидочку бредю двенадцатым калибром. Записка это так, от фонаря. Потап мог, по идее, быть и неграмотным. Ведьма очень расстроилась и наложила на всех прямых потомков своего мужа заклятие, что всякая девушка, которая попытается вскружить им голову забавы ради, не имея в поле зрения дверей загса, покроется коростой. Да будет мое слово верное, на острове Буяне, в море-океане, тра-ля-ля-ля. Потом пошла и, злорадно ухмыляясь, утопилась в пруду, чтобы сглаз было невозможно снять. Оплатила сглаз ценой души. Скромный такой тариф сотового оператора. Смешно?
Ната даже не попыталась улыбнуться.
– Ты серьезно? - спросила она.
Улита заверила ее, что версия, конечно, рабочая, но вполне возможная. В любом случае, пока Ната не найдет того, от кого пришел к ней сглаз, от коросты избавиться не удастся. Более того, короста постепенно покроет все тело Наты.
– А как я его найду? - спросила Ната, с надеждой глядя на ведьму.
– Вот уж не знаю, - небрежно уронила Улита. - Видно, придется всех подряд перебирать. Сколько ты в день в себя в среднем влюбляешь? Человек двадцать?
Ната потупилась. Это было еще очень заниженное число. Правду она не решилась бы озвучить даже сейчас.
– В общем, считай сама! Первое пятно обычно появляется дней через пять после встречи с тем, на ком сглаз. Ну пусть через десять. Вот и ищи всех этих людей.
– Как я их теперь найду? - спросила Ната испуганно.
Улита похлопала Вихрову по плечу.
– А вот это я уже без понятия… Придумай что-нибудь! И, кстати, умоляю: не пользуйся моим полотенцем! Оно, конечно, змеи яда не боятся, но лучше не рисковать!
Он всегда находил в себе отклик на то,
что теперь стали называть «Природой», искренний,
почти благоговейный отклик, хотя так и не
разучился называть закат - закатом, а вид - видом,
как бы глубоко они его не волновали.
Когда говорят «свалился на голову», обычно подразумевают, что некто нагрянул внезапно и без приглашения. Однако в данном случае подразумевать ничего не пришлось. Эссиорх свалился на голову Дафне в буквальнейшем смысле слова. Дафна едва успела скатиться с дивана и спастись. Следом за Эссиорхом на тот же диван обрушился Корнелий.
Катапультированный негодующими пружинами, связной Эдема сидел на полу и глупо улыбался.
– Прошу прощения! - сказал Корнелий. Ту же фразу, только пятью секундами раньше, произнес и Эссиорх.
Даф простила и его, хотя прощать приходилось уже мелким оптом. На всякий случай она поинтересовалась, не свалится ли с потолка еще кто-нибудь. Эссиорх такой возможности не исключил.
– Правда, телепортировали мы только вдвоем, - сказал он.
– Что, промахнулись? - сочувственно спросил Меф.
Корнелий замотал головой.
– Нет.
– Как это «нет»?
– Эссиорх вспомнил, что тут полно всякой мебели, а мы не знаем, где она стоит. И вот, чтобы не материализоваться с головой на тумбочке и стулом в позвоночнике, мы взяли чуток повыше. Представили себе комнату и решили, что шлепнуться на диван будет безопаснее всего, - пояснил Корнелий.
Меф подумал, что в целом мысль была верная, если не принимать во внимание фактор по имени «Дафна». В стекло скреблась ночь. Август уже почти пробежал, и за окном нетерпеливо переступал с ноги на ногу бодрящийся старец-сентябрь.
– Где он? Ты его взял? - Эссиорх нетерпеливо обернулся к Корнелию.
Связной Эдема сунул руку в сумку и, порывшись, достал конверт. Эссиорх решительно выдернул письмо у него из пальцев.
– Лучше давай я, а то ты будешь каждую секунду бубнить: «хм… это личное… хм… мы это пропускаем». Уж я-то тебя знаю! - изрек он и, подстраховавшись от подслушивания, зачитал:
