материальны. Все мысли материальны. В одной только материи не так много материальности, как ей самой того хочется.
Неожиданно что-то коснулось его левого колена. Меф вздрогнул, увидев на нем морду волчицы. Когда она подошла, что привлекло ее? Быть может, голос? Зверь приблизился настороженно, точно опасаясь укуса или удара. Меф потрепал волчицу за ухом, однако совсем мимолетно, потому что волчица, встревоженная его прикосновением, отскочила к стене и зарычала.
Меф продолжал читать, изредка отрывая от книги глаза. Так прошло около четверти часа. Внезапно волчица перестала метаться и издала неясный, тревожный звук – нечто среднее между воем и попыткой заскулить. С ней явно что-то творилось. Она то беспокойно ходила по комнате, то замирала, то в замешательстве вскидывала морду.
– Превращаешься? – спросил Меф.
Зверь отозвался воем. Меф понял, что разговаривать с волчицей в этот миг все равно что читать сонеты Шекспира человеку, которому тупой пилой отнимают ногу. По телу зверя пробежала судорога, распластавшая его на полу. Кости росли непропорциональными толчками. В жалобном вое проступало нечто родственное человеческой речи. Шерсть вылезала клочьями. Изгибающаяся спина и ноги были уже человеческими, но передние лапы и морда оставались волчьими. Волчица пыталась приподняться и всякий раз падала.
Меф подумал, что более удачного момента для нападения на валькирию-одиночку не существует. В таком состоянии ее зарубил бы даже комиссионер, не говоря уже о том, что можно просто бросить шар. Но Меф чувствовал, что не сделает этого, хотя за спиной у него и маячила мрачная тень Лигула с дархом в руке.
Наконец изменение коснулось лицевых костей. Волчица щелкала зубами и выла, медленно подползая на четвереньках к Буслаеву.
«А она ничего… Какая смуглая гибкая спина! Вообще хорошо, что я не слабонервный!» – подумал Меф, ласково почесывая почти превратившуюся Ирку за ухом. Несколько мгновений спустя превращение вполне завершилось, и лишь сознание оставалось пока волчьим. Ирка подвывала и терлась лицом о его колено. Сообразив, что еще немного – и к валькирии вернется разум, Меф поспешно встал и набросил на раздетую валькирию покрывало.
Стыдливость – прекрасное качество, но схлопотать в шею копье потому только, что случайно увидел нечто не предназначенное для публичного просмотра, удовольствие небольшое. Понимая это, Меф вновь опустился в кресло и невинно уткнулся в томик Монтеня.
Негодующий возглас и надвинувшаяся на страницы книги тень подсказали Мефу, что сознание валькирии-одиночки вернулось и незнакомец на кресле, скрывающий лицо за книгой, обнаружен.
Книга отлетела в сторону, отброшенная круговым ударом ноги. Меф оценил растяжку. Принимая во внимание мешавшее покрывало, удар был хрестоматийно хорош, Ирка увидела лицо того, кто сидел на кресле, и, вскрикнув, отшатнулась. Копье, уже занесенное для удара, выпало у нее из рук.
– Привет! – поздоровался Меф.
– ЭТО ТЫ?
Схватив с пола одежду, спавшую с нее, когда она превратилась в волчицу, Ирка метнулась за ширму.
В дверь просунулся Антигон. Испытующе покосился на Мефа, на хозяйку. Ирка закричала на него, метко швырнула ботинком, и кикимор сразу скрылся. «Какие чистые патриархальные отношения!» – оценил Меф.
– Ты здесь давно? – спросила Ирка из-за ширмы.
– Ну, некоторое время, – сказал Меф осторожно.
– Некоторое время – это сколько? Десять минут? Пять? Минуту?
– Ну… минут сорок. Во всяком случае, не больше часа, – предположил Буслаев.
– ТАК ДОЛГО? И я… волчица тебя не разорвала?
– Как видишь: нет. Она неплохо ко мне отнеслась.
– Да уж! Ты небось сидел на шкафу!
Меф обвел глазами комнату, однако шкафа так и не увидел. «Спишем на речевой оборот», – решил он и сказал:
– Я чесал ее за ухом, пока она лизала мне руку… – заметил он.
Ирка двинулась с таким негодованием, что ширма упала. Хотя она была уже не нужна. Валькирия успела натянуть джинсы и свитер.
– Тебе? Руку? Да она отгрызла бы ее по локоть!
– Ну хорошо. Я преувеличил. Она не лизала мне руки. Она всего лишь положила морду мне на колени, – признался Меф.
Ощутив смутно, но верно, что на этот раз все сказанное правда, валькирия резко отвернулась.
– Какой позор! На колени! – сказала она.
– Я не понимаю, чего тут такого унизительного? Волчица положила мне на колени морду, я почесал ее за ухом, – удивился Меф.
Валькирия метнула копье, мгновенно оказавшееся у нее в руке. Копье вонзилось в спинку кресла в нескольких сантиметрах от уха Мефа. Буслаев даже не сдвинулся с места. Он знал, если бы валькирия- одиночка действительно пожелала попасть, она бы не промахнулась.
– Признайся, что ты солгал! Она бы не позволила! – крикнула валькирия чуть не плача.
Меф многозначительно промолчал. Зачем дедать чужую работу? Пусть теперь потрудится воображение. Валькирия бросилась лицом на кровать и зарылась лицом в подушку. Спина ее вздрагивала. Ирка ощущала, что Меф не солгал. А раз так, то какой позор! Неужели ее любовь к этому насмешливому типу так сильна, что проникла даже в сознание волчицы? Это уже полный финиш!
Кто – то толкнул дверь. В спальню ввалился Антигон с подносом, на котором стояла кофейная чашка. Избегая взгляда Ирки, он подошел к Мефу и протянул ему чашку.
– Ваш кофе, Осляндий Слоняев! Пейте – не обляпайтесь! – сказал он мрачно и, повернувшись, ушел.
Ирка проводила кикимора взглядом, полным изумления. Затем перевела глаза на Мефа:
– АНТИГОН СДЕЛАЛ ТЕБЕ КОФЕ? ДА МНЕ ОН ЕГО СРОДУ НЕ ДЕЛАЛ!
Меф отхлебнул из чашки.
– Это заметно.
– Что?! – не поняла Ирка.
– Как что? Дилетантизм налицо. Сахара здесь явно больше двух ложек! Я же его просил! – сказал Буслаев.
Валькирия заметалась по комнате.
– Это наглость! Ты уволок моего пажа! Ты заставил волчицу положить тебе морду на колени Ты… ты… ты… просто негодяй!
Меф слушал ее и досадливо хмурился. У него было ощущение дежавю. Когда-то он уже слышал подобные интонации. Но где, у кого? У Дафны, когда он впервые прикормил Депресняка? Или все-таки не у Дафны? Дальше память не пускала. Он словно пытался вспомнить некое хорошо известное ему слово, но не мог.
– Как тебя зовут, валькирия? – спросил он быстро.
– Ирка, – ответила она прежде, чем успела подумать. Есть вопросы, ответы на которые записаны на подкорку, и выскакивают быстрее, чем разум успевает предостеречь, что лучше промолчать.
– Ирка? – удивился Меф. – Я знал когда-то одну Ирку… Ту самую, которую ты похитила и вернула. И зачем тебе это надо было? Нелепость какая-то. Одни Ирки крадут других.
Память нашарила нить, но тотчас ее упустила. Ирка испытала одновременно и боль, и облегчение. «Он совсем ничего не понял. Даже сейчас! А… это же все магия!» – подумала она.
Мимолетно, но верно валькирия-одиночка сообразила, что, даже назови она ему свою фамилию, Меф никогда не связал бы ее с той, другой, до тех пор, пока она намеренно не пожелала бы открыть тайны. Магия, магия, магия…
«Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать
