котов, проживающих в Москве. Кроме того, отозвались коты из Подмосковья, а также котята, которых можно было в расчет не принимать, равно как и безумного соболя из Московского зоопарка, примазавшегося к котам на том основании, что его когда-то выкормила кошка.
«Тупиковый путь!» – подумала Даф разочарованно, поспешно разрывая связь с многочисленными дивизиями кошачьих.
Пока Дафна разбиралась с кошками, Меф уверенно вел ее по протоптанным в снегу дорогам. Москвичи, вполне освоившиеся с ситуацией, умело прокапывали снежную равнину, как кроты. Какой же русский не любит быстрой езды и боится снега! Еще немного, и люди додумаются прикрыть прорытые проходы сверху, и станут перемещаться по снежным тоннелям, уверенно растущим вширъ.
Шагов через сто Меф остановился и, делая вид, что зашнуровывает ботинок, скосил глаза на одну из крыш. Между трубами мелькнула и скрылась серая тень. Интуиция подсказала Мефу, что это отнюдь не дух заблудившегося трубочиста.
– Не оглядывайся: мне кажется, за нами следят! – сказал Мефодий Дафне.
– А мне не кажется. За нами действительно следят, – кивнула Даф.
– Так ты об этом знала? – удивился Буслаев. Даф скатала снежок и с удовольствием куснула его, как яблоко. Страж света может позволить себе не думать о такой пошлой прозе жизни, как простуда.
Ну я этого не исключала. Да только что толку знать то, чего не можешь изменить? – сказала она.
Не прятать же голову в песок!
– Это ты напрасно. Песочек – штучка теплая и приятная. Вот только дышать через него неудобно… – с иронией заметила Даф, доставая флейту. – Ну где там этот шпик?
– Труба крайнего дома.
– Того пятиэтажного, что по правую сторону? – уточнила Даф, не оборачиваясь.
– Да.
Даф подняла флейту к губам. Маголодии Меф не услышал, но снег вокруг них внезапно взлохматился, точно они оказались в центре бурана. Когда же снег улегся, Меф увидел, что труба, за которой пряталась тень, невредима, зато с дома напротив слизнуло разом все три трубы. Серая тень, вполне невредимая, на миг показалась, нырнула куда-то и пропала.
– Нилб! Дафна, ты пугаешь право и лево! – сказал Меф.
Даф обиделась.
– А ты пугаешь пятиэтажные дома с шестиэтажными! Купи себе счетные палочки!… И вообще, мы стояли с тобой лицом в разные стороны! Можно же было догадаться, что справа от меня – это слева от тебя? – огрызнулась она.
– Ладно, проехали! Будем надеяться: тот друг на крыше понял намек, – сказал Меф.
– Убедился, что ты был неправ? Убедился? – напирала Даф, которой, как светлому стражу, хотелось докопаться до истины.
– В философские диспуты после обеда не вступаю! – миролюбиво сказал Буслаев.
Меф по опыту своему знал: чем пустячнее повод, тем бесконечнее спор. Снисходительность – главное оружие мужчины в его беспощадной и вечной борьбе с женщиной, которая по определению всегда права.
Они искали кота до вечера и, отчаявшись найти, по предложению Мефа вновь засели в кафе.
– Так мы его никогда не найдем! – сказала Даф. Врожденное чувство ответственности мешало ей расслабиться.
– Не факт! Может, как раз и найдем, – заметил Меф.
– Почему?
– Ну вообрази: он мечется по городу, и мы мечемся. Много суеты и минимум шансов пересечься. Не умнее ли сидеть и ждать, пока он просто свалится тебе на голову? Причем ждать в хорошем и вкусном месте? – заметил Меф.
Дафна не нашла что возразить и заказзла себе приличный кусок сливочного торта.
Глава 8
АХ ТЫ, СУККУБОЧКА!
«Стрелки разделяются на три класса: бывают между ними ахалы, пукалы и шлепалы. Ахалы только ахают, когда вскакивает дичь; пукалы стреляют и не попадают; шлепалы стреляют и попадают. Из пукалы может еще выйти шлепал; из ахалы – никогда».
Меф постучал в дверь кабинета и, услышав не то чтобы приглашение, но нечто вроде благожелательного рычания, вошел. Непривычно близко придвинувшись к столу (обычно он предпочитал расстояние закинутых на стол ног), Арей разглядывал в лупу нечто, лежащее перед ним. Чуть в стороне, у локтя, на столе помещался его дарх, похожий на извилистую сосульку.
Затычка из красного дерева была выдернута, а сам дарх открыт. Из дарха лились нежные мелодичные звуки, похожие на далекий печальный колокольный звон. Зрачки Мефа расширились.
В жизни мрака нет момента опаснее. Увидеть дарх стража открытым – это словно попасть в клетку голодного льва. Страж – даже настроенный дружелюбно – может зарубить вас только потому, что вы вошли к нему в момент, когда он прячет в дарх очередной эйдос или, точно Скупой Рыцарь, обозревает свои сокровища.
Понимающе покосившись на Мефа, Арей ухмыльнулся и вставил в горловину дарха затычку. Дарх скользнул под расстегнутую рубашку и исчез в темно-рыжей шерсти, покрывавшей грудь мечника. Меф немного успокоился.
– Принес? – спросил Арей.
Меф молча положил на стол две книги, прочитанные на этой неделе. Это была «Теория нравственных пыток» под общ. ред. Гнуса Зануддинова» и «Практическая философия зла». Кто был автором «Философии», Меф так и не уяснил, но, вероятно, это его высушенный язык использовался в качестве закладки. Сами стражи мрака писатели весьма посредственные, у них есть занятия и поинтереснее, зато широко пользуются услугами литературных рабов, которых специально отсаживают в отдельный чан, довольно комфортный.
Во всяком случае, перепады дневной и ночной температур там не больше ста градусов.
Не отнимая от глаза лупу, Арей посмотрел на Мефа и подмигнул. Правый глаз шефа, увеличенный стеклом, жуткий, круглый, с прожилками, разглядывал сотрудника мрака с любопытством.
– И что руна школяра? Приятная штука, а?
– Да уж, – процедил Меф.
За последний год он так выучился говорить это «да уж», что однажды слышал, как Улита сказала Нате: «Во всей канцелярии только мы двое, я и Буслаев, умеем так произнести самое обычное слово, что собеседника выворачивает наизнанку, как старую перчатку».
– Никто никогда не говорил, что получать образование приятно. Удовольствие приходит потом, да и то уезжает с первым троллейбусом, когда ты понимаешь, что счастье все равно проживает по другому адресу, – сказал Арей без иронии.
– Тогда зачем? – спросил Меф.
Мечник поморщился:
– Зачем? Забудь это слово. Зачем – самый бестолковый вопрос в мироздании. Зачем светит солнце, зачем губы встречаются в поцелуе, зачем люди убивают друг друга… А шут его знает зачем! Лучше пойми, как это работает, и пользуйся.
Перед Ареем на пергаменте лежали две песчинки. Одна яркая, излучавшая голубоватый пронзительный свет, и другая – блеклая, расплющенная, похожая больше на рыбью чешую. Она тоже
