Там, где встречались и сливались две лесных речушки, был небольшой островок. За века его бы давно размыло, если бы не державшие его корни огромных ив. В широкой своей части остров был уже подтоплен и отрезан от основного леса болотом. В солнечные дни с его дна поднимались пузырьки с запахом тухлых яиц.
История этого зауряднейшего из болот едва ли попала бы в нашу книгу, если бы одним июньским днем в него с громким всплеском не обрушилось бы что–то. Всплеск потревожил старую выпь и утиный выводок, который, едва не выпрыгивая из воды от ужаса, метнулся сквозь камыши в главное русло.
Рябь еще не улеглась, когда на берег выбралась смуглая девушка лет шестнадцати, крайне недовольная, что ей довелось побывать в болоте. Ощутив под ногами твердую землю, она без воодушевления посмотрела на облепленные коричневой жижей джинсы. Затем перевела удивленный взгляд на забрызганный большущий футляр, который, сама того не замечая, тащила с собой.
Именно в эту минуту девушка поняла, что не только представления не имеет, что находится внутри футляра, но и не помнит, как ее угораздило оказаться в болоте. Наиболее вероятным было, что она материализовалась в воздухе на некоторой высоте от земли. В этом случае болоту еще нужно было сказать спасибо, что оно не позволило ей переломать ноги.
– Ну и куда это меня занесло? И… и кого меня? Кто я вообще такая? – пробурчала обладательница футляра.
Она попыталась вспомнить хотя бы свое имя, но голова странным образом заныла. Все, что она знала о себе и о мире, словно находилось в сплошном свинцовом шаре, куда не было доступа. Тогда она не то чтобы сдалась, но на время отступила, стараясь не думать ни о чем запретном. Вместо этого она опустилась на корточки рядом с футляром и стерла с замка грязь. Замок открылся с негромким щелчком. Внутри лежал большой струнный инструмент и рядом с ним смычок. «И как это называется? Виолончель? Большая скрипка? Контрабас?» Девушка почему–то была уверена, что никогда не видела этот инструмент прежде. Или видела? «Хотя какая разница?» – подумала она, осторожно трогая пальцем крайнюю струну. Струна слегка завибрировала.
– Jucunda memoria est praeteritorum malorum [2], – проскрипел чей–то голос.
– Чего–чего? – быстро переспросила девушка, оборачиваясь и пытаясь понять, кто говорит с ней.
– Неважно. Все равно не поймешь.
– А что я пойму?
– М–дээ… Это вопрос философский. Возможность понимания определяется способностью к пониманию. Jam proximus ardet Ucalegon [3], как выражался коллега Вергилий… А посему живи в убожестве и пороке.
Девушка наконец обнаружила, откуда шел голос. Она увидела не то талисман, не то большую медаль, висевшую у нее на шее. Позолота с медали местами облезла, но медаль вполне утешилась тем, что обросла в этих местах рыжеватой ржавчиной.
– Может, ты хотя бы пояснишь, кто я такая? – спросила она.
– Ты homo liber! [4] И поверь, это все, что тебе стоит знать… Все остальные характеристики только затуманивают смысл! – с апломбом заявила медаль.
– Значит, ты больше ничего мне не скажешь?
– Нет!
– Ага, я так почему–то и подумала. Тогда нам придется распрощаться, – сказала девушка.
Она сняла с шеи медаль и начала раскручивать ее на ленте, примериваясь в центр болота.
– Эй, стой! Я все, что у тебя есть! Ты делаешь большую глупость! Без меня ты никогда не вспомнишь! Только я знаю твое имя! – нагреваясь от ответственности, завопила медаль.
– А подробнее?
– Перестань меня вертеть! Тьфу… все кружится. Так и быть, ты Татьяна Гроттер! Единственная, кто не имеет двойника в этом отражении.
Хозяйка медали задумалась. Это имя ей ни о чем не говорило.
– Татьяна Гроттер? Что за нелепая фамилия! Ты уверен, что ничего не путаешь? Может, я какая– нибудь другая Татьяна? – проворчала она.
Медаль высокомерно промолчала.
– Ладно, пускай я Гроттер. Но зачем я здесь? И ты кто такой… такое? – спросила Таня, неохотно принимая разумом свою фамилию, ибо это было единственное, что она о себе знала теперь.
– Я vitae magister! [5] А зачем ты здесь – поймешь в свой час.
– А ты–то сам знаешь?
– Скажем так, я догадываюсь. И эта догадка меня сильно тревожит… А теперь можешь выбросить меня – все равно я сейчас не скажу больше! – туманно ответила медаль и, воздерживаясь от дальнейших пояснений, замолчала.
Таня потрясла ее немного, но, не добившись толка, оставила в покое, преодолев соблазн запузырить подальше в болото. В конце концов, только медаль могла рассказать ей о прошлом.
В воздухе зудели комары. Подобрав футляр, Таня пошла вверх по течению, где речка еще не вливалась в болото. Места были глухие. Мелколесье перемежалось с небольшими участками довольно приличного бора. Человеческое присутствие угадывалось разве что по редким зарубкам на деревьях и встретившемуся пню, имевшему ровный спил.
Тяжелый футляр, который она с чувством долга тащила с собой, то увлеченно бил ее по коленям, то, наскучив проверять коленный рефлекс, застревал между молодыми стволами. Засохшая болотная жижа, облеплявшая ее с ног до головы, наводила Таню на мысль, что она похожа на странствующую кикимору. Примерно через час она поняла, что с нее уже хватит. Лес и не думал кончаться, речушка петляла, а путешествие принимало характер дурной бесконечности.
Неожиданно лес расступился. Таня увидела ровный участок берега с хорошим подходом к реке. Это было отличное место, чтобы искупаться, привести себя в порядок и раз и навсегда утратить сходство со странствующей кикиморой. Оглядевшись, Таня быстро сбросила грязную одежду, попрыгала, согреваясь, и, оставив лишь медаль на ленте, стала заходить в воду.
– А ты недурна, детка! Достоинств у тебя ровно столько, сколько нужно, чтобы не стать пороком. Напоминаешь мне твою бабку, когда я впервые встретил ее. Это тоже было у реки. Или озера? Но неважно, quod non est in actis, non est in mundo! [6]. Признаться, детали уже ускользают, но я абсолютно уверен, что это был водоем. Где бы еще я мог подкарауливать ее в кустах с большим мешком? – ностальгически произнесла медаль.
Таня подняла брови. Как обнаружилось, медаль явно была мужского рода. Возможно, в дальнейшем правильнее будет рассматривать ее как талисман или на худой конец медальон.
– Подкарауливал? – переспросила она.
– Разве я сказал «подкарауливал»? Это я неточно выразился. Разумеется, это была стратегическая засада с целью предварительного и многостороннего изучения объекта воздыханий, – поспешно поправился медальон.
– Зачем?
– Как зачем? Я, как честный человек, собирался украсть себе жену, не нервируя ее заранее докучливыми признаниями. Был такой хороший народный обычай, очень упрощающий процедуру знакомства. Куда лучше, чем бежать следом и канючить: «Девушка, умоляю, по какому адресу посылать к вам купидончиков? Разрешите мне понадоедать вам своими ухаживаниями лет так пять или десять!» А… а…а! Что ты делаешь? Я же не умею плавать!
Медальон булькнул и умолк. Набравшись смелости, Таня по шею погрузилась в реку. Сквозь воду тело казалось коричневатым – река где–то размывала торфяник. Камни были скользкими. В ту секунду, когда Таня, неосторожно шагнув, провалилась ногой между камнями, обжигающая молния скользнула рядом с ее головой и, зашипев, ударила в воду. Вода заклубилась паром и на краткий миг даже вспыхнула, но тотчас сильное течение снесло горящее пятно вниз.
Таня увидела на берегу – в том месте, где оставила контрабас и одежду, – приземистого