Таня Гроттер и ботинки кентавра

– Значит, советуете? – спросил Ург, решительно завладевая кувшином.

– От всей души, – закивал Большой Лаж, но как-то кисловато. На кувшин в руках Урга он косился с беспокойством.

«Интересно, что задумал Ург?» – думала Таня. Ург же в свою очередь очень внимательно рассматривал кувшин.

– С этими джиннами никогда не угадаешь. Капризный народ. Обычно первые триста лет заточения они клянутся, что выполнят все желания своего освободителя и будут служить ему верой и правдой. Если их никто не выпускает, вторые триста лет они постепенно склоняются к мнению, что человеку, который их спасет, и одного желания будет выше крыши. Затем их терпение совсем истощается. Джинны начинают психовать и дают себе обещание, что разнесут все вокруг и сделают из своего освободителя отбивную: мол, долго копался… Сколько лет провел в кувшине этот джин? Разве не семьсот? – говорил Ург со знанием дела.

– Все сроки очень приблизительны. Вполне возможно, что он еще не потерял терпения. Ничего нельзя утверждать наверняка, – уклончиво сказал Большой Лаж.

– Вот и чудно! Тогда, конечно, вы не против, чтобы мы открыли этот кувшин прямо в лавке? – улыбнулся Ург и потянулся к пробке.

– Э-э, нет! Не здесь! Откроете как-нибудь потом, на свежем воздухе, – поспешно сказал торговец, вежливо пытаясь выдрать кувшин у него из пальцев.

Ург резво отпрыгнул.

– Ну уж нет, не отдам! Хочу открыть! Почему на свежем воздухе, почему не здесь?

– Не стоит!.. Этот джинн не любит закрытых помещений, – взвыл вурдалак.

– О, клаустрофобия! Не знал, что она бывает у джиннов. Давай посмотрим, а? – подыграл Ягуни.

– Неее-еет! Он тут все разнесет! Этот Пафнутий ибн Ашхабад был настоящий псих! Говорят, он озверел из-за своего идиотского имени. Потому его и заточили! – всполошился Большой Лаж.

– О, открываются новые факты! Ург, ты не помнишь, как джинны относятся к вурдалакам? По- моему, хуже, чего к людям? – воодушевился Ягуни.

– В сто раз хуже. Они ненавидят нежить. Их от нежити колбасит, – сказал Ург.

Большой Лаж передернулся. Глаза у него сузились, лицо позеленело, а глазные зубы удлинились.

– Щенки! Проклятое зеркало… Давно надо было от него избавиться! А теперь придется убить вас, не дожидаясь ночи! – прохрипел он и со стремительностью, которую сложно было ожидать от такого грузного типа, ринулся на Урга, сбив его с ног.

Но прежде чем вурдалак навалился на него, Ург успел бросить кувшин. Ягуни поймал его во вратарском прыжке у самого пола и прокатился на спине, оберегая кувшин от удара.

– Ну все, папочка мой дедуся! Я загнал себе в спину занозу и озверел! Эй ты, язвенник! Отпусти его, малярийный комар, или я выдерну из этого горшка пробку! Считаю до минус двух с половиной!.. Ноль! Минус единица! Минус два! Минус… – крикнул он.

Клыки Большого Лажа клацнули в пяти сантиметрах от шейной артерии Урга. Его гнев мигом утих.

– Ладо. Я признаю, что малость погорячился… Эй, я же извинился! Скажи своему приятелю, чтобы он перестал расшатывать пробку! – сказал Большой Лаж, помогая Ургу подняться и застенчиво отряхивая с него пылинки.

– И не подумаю! Выпусти нас отсюда, если не хочешь познакомиться с джинном. Ну! – поторопил Ягуни.

Большой Лаж пожал плечами.

– Я не могу снять защитную магию. Она поставлена здесь навсегда. Вам не убраться из моей лавки, пока вы не купите хоть что-то! – фыркнул он. Ягуни быстро взглянул на него, подзеркалил и понял, что это не блеф.

– Будь по-твоему. Тогда я покупаю у тебя занозу, которую по твоей милости засадил себе в спину. Надеюсь, она не ядовитая. Как там надо сказать? «Согласен. Принимаю все условия и ответственность за этот предмет»… Ург, брось ему какую-нибудь монету! Только ни в коем случае не фальшивую!

Порывшись в кошельке, Ург бросил под ноги Большому Лажу мелкую монетку. Едва она коснулась пола, что-то негромко щелкнуло – словно невидимый всезнающий дух перекинул пальцем костяшку на счетах. Заклубился и сразу растаял лиловый дымок.

Большой Лаж заскрипел зубами, точно мечтал стереть свои глазные зубы в порошок. Поняв, что сделка совершилась, Ягуни шагнул к дверям, Таня с Ургом последовали за ним, ощущая, как защитная магия неохотно, но все же выпускает их.

– Ага, это из-за кувшина! Сами-то мы не можем уйти, а вот кувшин там не вынести. Его мы не покупали и условий не принимали! – сказал Ягуни. Он хотел осторожно поставить кувшин на пол, но Ург не позволил ему.

– Дай-ка мне! Я сейчас! – проговорил он и принял кувшин у Ягуни из рук.

Убедившись, что его друзья уже на улице, Ург погладил рукой шероховатый глиняный бок со следами от ракушек.

– Семьсот лет. Если б меня засадили на семьсот лет в горшок из-за дебильного имени, я бы озверел уже через три минуты! – произнес он и, внезапно повернувшись, высоко подбросил кувшин. Кувшин еще был в полете, а Ург уже ласточкой выпрыгнул из лавки. Вслед ему устремился гневный вопль Большого Лажа.

Спустя секунду звук лопнувшего кувшина, яростный вопль и ослепительная белая вспышка недвусмысленно сообщили, что у Большого Лажа начались проблемы. Лавка содрогнулась. Из ее окон и провалившейся крыши рванулось что-то белое и тугое. Рванулось, огласилось ревом и опало. Древняя магия выдержала испытание.

– Кажется, до меня дошло! Джинн Пафнутий ибн Ашхабад вышел по амнистии. А теперь нам лучше не злоупотреблять лысеопятским гостеприимством! К нам уже бегут благодарные жители! – заметил Ягуни, кивнув на большую, человек на семьдесят, толпу, которая накатывалась на них со стороны площади.

Впереди толпы, размахивая тесаком, решительно шагал торговец овощами и фруктам. Его красное лицо пытало благородным негодованием несправедливо ограбленного жулика.

Глава 7 СЕДЬМАЯ БУКВА В СЛОВЕ «СМЕРТЬ»

Поджав под себя ноги, Шурасино сплел на ковре-самолете и грустно ковырял пальцем в проеденных молью дырах, разглядывая восточные узоры. Он представления не имел, куда ему лететь и что делать дальше. Порой ему хотелось закрыть глаза и камнем броситься с ковра в океан, который лежал внизу, укутанный белыми ватками туч.

Вотон и Пустеллий велели выдать ему самый старый, самый никчемный ковер. Летать по прямой он отказывал­ся, предпочитая всем фигурам извилистую петлю. В поле­те ковер быстро обледенел, и при каждом сильном боко­вом порыве ветра Шурасино рисковал перейти в свобод­ное планирование.

Ошейник удаленной смерти, заклепанный на шее, как у раба, доставлял Шурасино немало тревог. Порой он ощущал легкое покалывание, напоминавшее, что ошейник не дремлет и напоминает ему о необходимости проявлять рвение. И Шурасино начинал проявлять его, бестолково кружа над океаном. Внутреннее магическое зрение, кото­рым магистр обладал в полной мере, подсказывало, что духи эфира где-то рядом. Порой они бойкими лиловыми искрами или дрожащими болотными огнями проносились совсем близко, почти перед носом, но Шурасино даже не предпринимал попытки их перехватить.

Он знал, что это бесполезно. Поймать разбушевавше­гося эфирника так же сложно, как заколоть вилкой на лету мечущуюся по кухне зеленую муху. Загнать же эфира обратно заклинанием Ферстаан фламенкн фрондикт можно было только всех разом, духи же, зная рассредоточились.