Таня Гроттер и ботинки кентавра

«Раз эфирники здесь и дразнят меня, следовательно, и пикирующая крепость относительно недалеко. Но где они ее спрятали?» – размышлял Шурасино, с тоской озираясь.

Он прочесал уже не одну сотню километров – и всё безрезультатно. Скорее всего, эфирники, издеваясь, перегоняли крепость с места на место.

Зная, как у духов обстоит дело с чувством меры и чув­ством времени, Шурасино не сомневался, что в эту игру, не изменяя правила, они могут играть и тысячу лет, и две, и де­сять. Пока камень пикирующей крепости не превратится в песок. Но только еще раньше пробьют часы самого Шура­сино.

«Взгляни на браслет!» – вдруг услышал магистр настойчивый голос. Не поняв толком, кому он принадлежит, магистр закатал рукав. Он увидел широкий железный брас­лет, кое-как посеребренный и даже местами облупленный. Такой вполне может валяться в сундуке бедного портного, сорок лет назад купившего его спьяну молодой жене, ко­торая все равно через два месяца ушла к сапожнику.

«Кажется, в последний раз браслет выглядел иначе. Ну и пускай. Кто же требует постоянства от магических предметов?» – подумал Шурасино.

Он хотел уже опустить рукав, но внезапно его запястье обожгло болью. Юному магистру почудилось, что в кожу ему вонзились сотни раскаленных игл. Завопив, он принялся трясти рукой, зная, что снять браслет невозможно. Затем торопливо обернул руку краем ковра, пытаясь остудить раскаленный металл.

Наконец боль отступила. Браслет, прильнувший к коже, разжался и стал чуть свободнее. Шурасино смог сдвинуть его и прочесть мелкие, четко отпечатавшиеся на ее коже буквы, окольцевавшие всю руку.

«ЛЕТИ НА ЗАКАТ. К ИСХОДУ ТРЕТЬЕГО ЧАСА ТЫ ОБНАРУЖИШЬ ПИКИРУЮЩУЮ КРЕПОСТЬ. ЭФИРНИКИ ТЕБЕ БОЛЬШЕ НЕ ПОМЕШАЮТ. НА ПИКИРУЮЩЕЙ КРЕПОСТИ ТЫ НАПРАВИШЬСЯ НА ЗАПАД. НА МЕЛКОВОДЬЕ ТЫ УВИДИШЬ ВОДНОГО ДРАКОНА И МАЛЬЧИШКУ – АТАКУЙ ИХ. ПОТОМ ПРОДОЛЖАЙ ПОЛЕТ И ПОДБЕРИ ДЕВУШКУ. ОНА БУДЕТ ЖДАТЬ ТЕБЯ НА ВЕРШИНЕ ХОЛМА У СЛОМАННОЙ СОСНЫ. ТЫ ДОСТАВИШЬ ЕЕ К АРАПСУ И ВЫСАДИШЬ НА ДОРОГЕ, КОТОРАЯ ВЕДЕТ ОТ ДИКИХ ЗЕМЕЛЬ».

Шурасино был не настолько глуп, чтобы сомневаться, что все прочитанное на руке, правда. Он знал, что найдет крепость именно там, где подсказал ему браслет, да толь­ко облегчения или радости почему-то не было.

– А ошейник удаленной смерти? Если я найду крепость и сразу не верну ее в Борей, он убьет меня! – робко произ­нес Шурасино.

«НЕ БЕСПОКОЙСЯ О НЕМ!» – обожгло его болью.

Браслет провернулся на руке у Шурасино, и на нем по­очередно вспыхнули три руны. Шурасино ощутил сильный рывок. Дыхание у него перехватило, шею оцарапало. Он увидел, как за обледенелым срезом ковра, навсегда исче­зая, мелькнул сломанный ошейник. Ошейник кувыркался в полете, сжимался и выпускал бесполезные уже отравлен­ные шипы, которые должны были пронзить юному маги­стру горло, если бы ошейник остался у него на шее.

Пораженный Шурасино схватился за горло, растирая его. Он точно знал, что снять ошейник невозможно – ни с помощью магии, ни пилой, ни зубилом. Ошейник заключал абсолютную воздушную магию, которую не одолел бы ни один даже самый сильный маг их стихии. Но тот, кто по­слал ему браслет, сделал это. Он сломал ошейник, как дет­скую игрушку. Шурасино ощутил, что его бьет озноб. Он даже не обрадовался освобождению. До этого момента у него было два господина – градоначальники Борея, управ­ лявшие им с помощью ошейника, и таинственный хозяин браслета. Теперь же повелитель остался один.

– А если я не сделаю того, что ты требуешь? – тихо спросил Шурасино.

Боль была такой сильной, такой пронизывающей, что он едва не скатился с ковра и вцепился в его кисти. Внутри у него словно прошлись раскаленным огнем.

«В СЛОВЕ „СМЕРТЬ“ ШЕСТЬ БУКВ. СЕДЬМАЯ БУКВА САМА СМЕРТЬ!»– услышал он.

– Все, все, все! Я уже лечу! – в ужасе пролепетал ма­гистр.

Не мешкая. Шурасино развернул ковер и быстро поле­тел на закат. Он мчался так стремительно, что не обращал внимания ни на леденящий ветер, ни на мелькавших лило­выми искрами духов, раздраженно попискивающих и край­не недовольных таким пренебрежением. Судя по тому, что эфирники мельтешили теперь втрое чаше, магистр дога­дывался, что с крепостью у них что-то не ладится и они не могут перегонять ее с места на место. Некоторые духи, пы­таясь раздразнить Шурасино, петляли прямо перед его носом резвым мотыльком или даже усаживались на ковер, и тогда магистр видел самого себя – долговязого, длинно­носого и крайне озабоченного.

«Неужели я – это я? Не хочу, чтоб я был я. Почему я это я? Хочу, чтоб я был не я. Но если я буду не я, то я все равно буду я, и где будет то я, что было я?» – отрывисто и бессмысленно думал он, вглядываясь вниз.

Юный магистр давно уже потерял счет времени – все выдуло из него ледяным ветром, но, должно быть, про­шло не больше трех часов, когда прямо перед ним, высту­пив, казалось, из вод океана, выросла темная башня пики­рующей крепости.

В тот миг, когда Шурасино, подогнав ковер вплотную, неуклюже перелез с него на крышу башни и нырнул в слуховое окно, эфирники запищали и растаяли. Он понял, что он выполнил миссию и выиграл. Только было ли это выигрышем?

***

Постукивая по камням секирой, рядовой Гуннио прохаживался по стене Арапса, изредка подходя к зубцам и бро­сая взгляд вниз, на зеленую равнину, волнисто перечерк­нутую извилисто текущей рекой. Вдали синел лес. Между лесом и Арапсом, на равнине, то там, то здесь притянулась цепочка крошечных темных точек. Некоторые, чуть более крупные, перемешались быстрее, маленькие – медленнее. Гуннио знал, что там проходит дорога, соединяющая Арапс с Дикими Землями. Маленькие точки – пешие пут­ники, быстрые точки – всадники, а длинные медленно ползущие мохнатые гусеницы, покрытые тончайшими по­ лосками, обозы, которые сопровождают копейщики. Порой Гуннио жалел, что, завербовавшись в армию, не по­просился в копейщики обозной охраны. Дисциплина у них не такая суровая, да и белый свет можно посмотреть. Правда, новобранцев в копейщики берут неохотно. Выучки не хватает, да и дезертировать легко – леса кругом.

Рядом вертелся Псойко Рыжий, назначенный вместе с Гуннио в караул.

– Ох-ох! Чего-то мне как-то поплохело с утра, – ныл он, дыша на Гуннио перегаром.

– Опять купцов с паленой самогонкой через свой пост в город пускал? – догадался Гуннио. – Смотри, донесут Дю Биллю…

– Все равно дальше передовой не отправят… Эх, вот бы снова на площадь к детишкам, солдатиками торговать! – вздохнул Псойко.

Однако даже искренняя скорбь не задержалась надол­го в его голове. Внезапно он посмотрел со стены вниз и заинтересованно шмыгнул носом. Искреннее переживание сменилось не менее искренним азартом.

– Собака, глянь, по лугу бежит. Вот стерва! Жаль, арба­лета нет… Камнем ее разве уцелишь!

И Псойко, отношения которого с собаками были самые что ни на есть собачьи, побежал по стене, соображая, нельзя ли отбить где от расшатавшегося зубца камень.

Закинув на плечо секиру, Гуннио направился в другую сторону, как вдруг мир перед ним взорвался болью. Он почти ослеп, заглатывая воздух, как выброшенная на берег рыба. Боль была такой сильной, что Гуннио даже не понял в первое мгновение, откуда она исходит. А когда понял, то, морщась от боли, поспешно закатал рукав.

«ТЫ БУДЕШЬ ЖДАТЬ У ВОРОТ АРАПСА. ЗАВТРА К ВЕЧЕРУ ЗДЕСЬ ПОЯВЯТСЯ ПАРЕНЬ И ДЕВУШКА.