бы отнимать хлеб у придворных драконов.
Едва Гробулия появилась в её опочивальне, принцесса Августа кинулась к ней.
– Склеппи, ты бросила меня, негодница! Все меня бросили!.. Если я вам надоела, так и скажите! И я уйду! Оставлю всё и уйду в простом рубище и с мешком за плечами! – крикнула она со слезами на глазах.
Гробулия подавила зевок и выполнила на три такта церемонное придворное приветствие. Принцесса Августа грозилась уйти по два раза в неделю, но то ли рубище было не того фасона, то ли в мешок помещалось мало бриллиантов… Сказав ещё пару фраз о своих невыносимых страданиях, Августа остановилась и позволила фрейлинам приступить к утреннему туалету. Пока одни обтирали лицо и шею принцессы губкой, другие – с чулками, корсетом и шуршащими юбками – терпеливо ожидали своей очереди.
У всех женщин царской фамилии лица были длинными, лбы низкими, а нижняя челюсть непропорционально тяжёлой, точно они держали во рту камень. Придворные льстецы утверждали, что это лучшее доказательство чистоты крови – ведь прабабушкой принцессы по материнской линии была легендарная Амулия Великолепная, императрица Всех Царств. Злоязычное же простонародье находило более простое и правдоподобное объяснение. «Лошадиный сглаз, сосед! Нечего было на кентавров войной ходить – вот и домахались сабелькой. Семь поколений теперь весь род отдуваться будет».
Наконец, совсем уже одетая и готовая к приёму, принцесса Августа села на высокий стул у зеркала. Почётной обязанностью Гробулии – чему завидовали все без исключения фрейлины – было расчёсывать и укладывать принцессе волосы. Взяв деревянный гребень, всё ещё хмурая Склеппи решительно взялась за дело.
– Эй, что с тобой сегодня? Ты дёрнула меня за косы! – с возмущением воскликнула принцесса.
– С каких это пор жирные макароны, прилипшие к лысине, стали называться косами? – пробурчала Гробулия.
– Ты что–то сказала, Склеппи? – переспросила Августа.
– Я сказала: простите, Ваше Высочество! Я очень сожалею, что причинила вам неудобство. Мерси, пардон, ай эи сорри, их либе дих!
– Прекрати говорить эти слова, ненавижу чёрную магию! Ты сказала что–то другое! Я не глухая! – подозрительно сказала принцесса.
– Ваше Высочество, есть сколько угодно других фрейлин, которые лучше меня умеют укладывать волосы! Кроме того, это вообще можно сделать с помощью магии.
Одиннадцать фрейлин в ужасе притихли. Ох уж эта Склеппи! Разве кто–нибудь ещё осмелился бы сказать это принцессе? Августа надулась.
– Но я хочу, чтобы меня расчёсывала именно ты! Будешь отказываться – тебя бросят в медного быка, хоть ты и моя подруга. Так будешь расчёсывать или нет? – топнув ногой, сказала она.
– Да сколько угодно буду! Но только ближе к вечеру. До обеда я ничего не соображаю… Это не моё астральное время! Сейчас моя карма на подзарядке, мозги в починке, а я сама в отключке, – заявила Гробулия.
Угроза принцессы бросить её в раскалённого быка не произвела на неё впечатления. В Огненном Царстве темперамент почти у всех был соответственный, а характер пребывал где–то на отметке между «скверный» и «очень скверный». Зато и остывали все быстро.
– Не соображаешь ничего? Я давно это заметила. Но почему, Склеппи? – хихикнула принцесса.
– Просто надо ложиться не позже рассвета, а не бродить по дворцу! Тогда десять утра перестанет быть безумной ранью! – не удержавшись, наябедничала толстая фрейлина Эйда Сирос, удостоенная чести обувать принцессе правую туфельку. Гробулию она терпеть не могла, впрочем, та платила ей взаимностью.
Августа с любопытством уставилась на Склеппи.
– Это правда, что ты гуляешь по ночам?.. А, знаю: свидание! Какого бедного пажа ты охмуряла сегодня?.. Хи–хи… последний отвергнутый тобой осёл вздумал заколоться кинжалом прямо у дверей моей спальни. Только почему–то решил, что сердце у него в ляжке, – хмыкнула принцесса.
Гробулия убито кивнула.
– Ах, Ваше Высочество! А что я могу поделать? У меня принцип такой: ни дня без разборки, ни ночи без свидания. Иногда я даже назначаю два или три. Просто так. Обожаю динамить мужиков. И ещё люблю, когда они дерутся из–за меня – мечами, кулаками – неважно.
– Хм! – вкладывая в это хмыканье всё своё негодование, возмутилась Эйда Сирос. Если бы хмыканьем можно было убить, Гробулия точно повалилась бы замертво.
– Не кипятись, Эйдочка! – сладко сказала Склеппи. – Я же не виновата, что у тебя было только одно свидание – с царским поварёнком. Ясное дело, поварёнок не явился. Потом оправдывался, что это всё из–за старшего повара. Будто повар заставил его мешать в котле лапшу, чтобы она не слиплась. Да только, на мой взгляд, он не мешал лапшу, а вешал её кое–кому на хорошенькие толстые ушки.
Принцесса Августа расхохоталась, зато Эйда покраснела до кончиков волос.
– Ложь! Наглая ложь плебейки! – крикнула она.
Принцесса Августа прищурилась. Она обожала стравливать своих фрейлин.
– Эй, Гробулия! Ты слышала? Тебя назвали плебейкой! Что ты об этом думаешь? – спросила она.
Ничего не думаю! Видала я таких благородных! Кровь голубая, а сама синяя! – фыркнула Гробулия.
Эйда Сирос вспыхнула.
– Что ты понимаешь в благородстве, выскочка? Твой дед торговал гробами и просмоленными балахонами во время чумы – тогда и вылез в люди. Твой отец был просто жулик, который чудом избежал быка! Мой прадед Люпус Сирос был грозой летающих крепостей воздушных магов. А мой отец, главнокомандующий Кирос Сирос, дважды осаждал Арапс… И тем не менее я ложусь спать в десять вечера!
– Эйда, ради Огня, отвали! Я потому и люблю ночь, что ночью ты не путаешься у меня под ногами! – взмолилась Гробулия.
– Как ты смеешь так разговаривать со мной, выскочка? Да мой отец Кирос Сирос…
–…самый бездарный полководец Империи, превзошедший даже Тифуса II Невезучего, – не выдержала Склеппи. – Дважды он едва успевал вскочить на дракона и смыться, когда маги Арапса ночными вылазками разбивали его войско. В последний раз, по слухам, он прилетел в одном сапоге. Не будь он таким подхалимом, его давно бы назначили смотрителем царских павлинов. На большее он всё равно не тянет.
Принцесса Августа захихикала. Хотя она была принцессой могущественного Царства Огня, а Склеппи всего лишь фрейлиной, но факт остаётся фактом: Гробулия с её сильной харизмой вертела принцессой как хотела. Вспыльчива я и капризная, Августа скорее согласилась бы лишиться своей редчайшей коллекции фарфоровых чашек, чем провести один день без Склеппи. Но при этом говорить о любви принцессы к Гробулии не приходилось. Принцесса вообще мало кого любила. Просто Гробулия была необходима ей как воздух.
– Склеппи, да как ты смеешь? – жалобно воскликнула почти уничтоженная Эйда.
– Умолкни, киса, и надень на Её Высочество туфлю, чтобы нам было чем в тебя запустить, если ты снова начнёшь бредить! И ещё одно: когда в следующий раз вздумаешь подсыпать мне в чай слабительного, не забывай рядом с чашкой ложечку со своим вензелем, – добивая поверженного врага, посоветовала Гробулия.
Эйда Сирос снова вспыхнула и отвернулась.
«Выскочка, наглая выскочка! – подумала она. – Год назад она не помнила даже, кто она такая! Забыла все церемонии, даже имя короля! Кое–кто шептал, что её подменили! Ну ничего, мой час ещё пробьёт! Она зарвётся – и я её уничтожу!»
– Склеппи, эти бестолковые фрейлины не могут даже разнюхать про принца, красивый он или нет! Говорят, якобы он так и пересёк границу в рыцарском шлеме! – перестав хихикать, громко пожаловалась
