Гробулия.
Внезапно Склеппи вспомнила всё: снежную московскую зиму, голубей у мусорного бака, вспомнила даже кисловатый запах борща в подъезде. Память вернулась к ней и захлестнула сладкими детскими воспоминаниями. Её рука сама собой скользнула в карман, ощутив ободряющее тепло варежек на резинке. Ни разу Гробулии не удавалось досмотреть сон до конца. Всё всякий раз заканчивалось яркой белой вспышкой. А тут увидела всё снова, да ещё наяву.
– Нехороший Стихиарий! Ты делал Гробушечке больно, но Гробушечка прощает тебя! Кроме крови, тебя может изгнать только любовь, не так ли? – ласково, точно обращаясь к другу, сказала она.
Сама не понимая, кто и что заставляет её так поступать, Склеппи достала варежки и одним лёгким точным броском закинула их в чашу. Они скользнули по её краю и упали внутрь. Дрожь чаши заметно ослабела. Красноватое свечение чуть побледнело.
«НЕ СМЕЙ, ДРЯНЬ! НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ТВОИ НИЧТОЖНЫЕ ПЕРЧАТКИ ЧТО-ТО ИЗМЕНЯТ?»– прошипел Стихиарий.
– Они один – нет! А это, пожалуй, да! – сказал Шурасино.
Рука борейского мага опустилась в карман. Вот она – холодная, ободряющая тяжесть ручки «Паркер».
«
Волнуясь, Шурасино бросил ручку в чашу. Бросил неточно, почти промахнулся, но внезапно давно не пишущий «Паркер» сам изменил направление и остриём, точно копьё, упал в чашу. Чаша звякнула. Теперь она едва уже светилась.
Стихиарий взвыл. Полупрозрачное грязное облако беспомощно заметалось, то склизким холодом, то жаром обдавая их лица.
– Теперь моя очередь! – сказал рядовой Гуннио и, уже не таясь, достал зелёного медведя.
– Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что это обезьяна! – сказал он с угрозой.
– Разумеется, нет! Какая хорошенькая кошечка! – искренне посхитилась Гробулия.
Но Гуннио её не слышал. Он нежно подышал на облезший мех игрушки, ласково потрогал громадным пальцем пуговичные глаза и, решительно шагнув к почти уже померкшей чаше, вложил в неё зелёного медвежонка.
– Убирайся к себе, Стихиарий! – сказал он.
Стихиарий взвыл. В этом вое было всё – и беспомощная ненависть, и злоба, и угроза.
В доме полыхнула вспышка, на миг ослепившая всех, кто стоял в избушке. Когда Таня вновь обрела способность видеть, она обнаружила, что чаша исчезла, а с ней вместе растворилось и грязноватое прозрачное облако. И тут же очнулся Ург.
На деревянном столе лежали зелёный мишка рядового Гуннио и пушистые варежки Склеппи. Рядом с облупленным медальоном Феофила Гроттера поблёскивала ручка Шурасино.
– Теперь Стихиарий точно не вернётся, поскольку изгнан любовью, а не ненавистью, – назидательно произнёс медальон Феофила Гроттера.
– Не вернётся? – недоверчиво спросила Гробулия.
– Ни в коем случае! Aequam memento rebus in arduis servare mentem! [18] Моя старая магия отлично работает. Обратите внимание, ботинки тоже исчезли. Думаю, они будут сопровождать Стихиария до конца его дней. Так-то! – сказал медальон.
И-Ван вытер с лица кровь и встал. Улыбаясь, он пошёл было к Тане, но внезапно что-то остановило его.
– Мардоний! Там Мардоний! – сказал он и, кинувшись к ставням, стал дёргать их.
– Дай-ка мне! – деловито сказал Гуннио. Он отступил на полшага назад и, ударив в ставни ногой, вышиб их.
В дом хлынул свет. Луг перед избушкой опустел. Мертвяки либо сгинули, либо ушли куда-то, и только вытоптанная трава доказывала, что они действительно тут были. Все кинулись наружу. Вороной кентавр лежал на боку, сжимая в руке окровавленный меч. Весь его круп, плечи и живот были покрыты укусами. Мардоний был в беспамятстве.
Отстранив Ягуни и И-Вана, Шурасино деловито присел возле кентавра на корточках и заклинанием остановил сочащуюся из ран кровь.
– Как он? Он… он умер? – хрипло спросил И-Ван.
Шурасино удивлённо взглянул на него.
– С чего ты решил? Конечно, красавчиком он больше никогда не будет, но серьёзных ран нет. Вены и артерии не затронуты, горло не прокушено. Думаю, я даже смогу привести его в чувство.
Мардоний открыл глаза. Он посмотрел сначала на И-Вана, потом на меч в своей руке.
– Я думал, они меня прикончат, но их затянула земля. Затянула, как трясина. Это было не слишком приятное зрелище… Думаю, это случилось, когда… Стихиарий ведь сгинул, не так ли? – сказал он.
– Да, мы его изгнали из этого мира.
Кентавр пошевелил головой. Это движение доставило ему сильную боль, потому что он поморщился.
– Так я и думал. Мертвяки Варварских Лесов были зависимы от него. Теперь на Диких Землях станет спокойнее, – сказал он удовлетворённо.
И-Ван поднял голову и посмотрел на луну.
– И что теперь будет с этим миром?
– А что с ним будет? Ничего. Наш мир будет жить своей жизнью. Хорошей или плохой – не знаю. Но
– А что будет с нами? – спросила Таня.
Кентавр быстро взглянул на неё.
– С вами? Вас удерживала здесь только магия Стихиария. Уверен, с минуты на минуту вы вернётесь в своё отражение вне зависимости от того, будет у вас такое желание или нет. Пространство быстро залечивает свои раны.
– Мардоний, пикирующая крепость больше никогда не взлетит! Как ты сумеешь выбраться отсюда? – спросил И-Ван.
– Сдаётся мне, что сумею. Мне поможет Ург, а, возможно, и ваши двойники. Я бы и от вашей помощи не отказался, но взгляни-ка на свои ноги, дружок! – кентавр невольно улыбнулся.
И-Ван торопливо наклонился. Его ноги, хотя он не ощущал пока этого, превращались в спиральные завихрения зелёного тумана и неотвратимо таяли. И-Ван чувствовал себя как джинн, которого затягивает в кувшин. Как кусковой сахар, который медленно тает, опускаясь на дно чашки. Это было не больно, но как-то очень уж странно. И вот уже он исчез до пояса и продолжал таять дальше. Зелёная спираль тумана поглощала его, поднимаясь всё выше по туловищу. Вскоре в пространстве висела одна удивлённая голова И-Вана.
– Думаю, твоё туловище уже в другом отражении. Поторопись, а то на него ещё запрыгнет какая- нибудь потусторонняя голова из тех, что давно дожидались подходящего случая! – насмешливо произнёс Ург.
Но И-Ван не услышал. Он смотрел на кентавра.
– Не бросай Левиафана! Обещаешь? Скажи ему, чтобы плыл в открытый океан и не ждал меня больше. Я не уверен, что он поймёт, но всё же… Хорошо?
– Обещаю. В крайнем случае, хорошо порывшись в памяти, я припомню даже пару драконьих команд, хотя и не уверен, что он меня послушается, – сказал Мардоний.
– Так что же делать?
– У меня есть идея получше. Как насчёт твоего двойника? Настоящего И-Вана из этого мира? Сдаётся мне, он тоже неплохо отнесётся к Левиафану, – улыбаясь, заметил кентавр.
И-Ван благодарно моргнул.
