— Ну и?.. — снова спросил Шурасик.
— Если ты еще раз скажешь «ну и?», я тебя убью! — ласково, но очень серьезно предупредила Гробыня.
— Ну и как ты меня убьешь?
— Задушу! Или сглажу. Или вначале сглажу, потом задушу, затем оживлю, а потом еще раз сглажу… Примерно так, хотя возможны варианты… Отодвинься, Шурасик, я сейчас чихну! Ты чего, голову духами вымыл?
Шурасик виновато почесал щеку. Он был в смятении. «Туалетная вода дрянь!» — подумал он.
— Склепова, а Склепова! Зачем ты вообще устроила это свидание? Ты же знаешь, я зануда, спросил он жалобно.
Гробыня зевнула.
— Да вы все, мужики, зануды, куда ни кинь… Думаешь, Гломов не зануда? Зациклился на спорте: бокс, жим, становая тяга. «А он меня… А я его!..» Прям тошнит!.. Зато мириться с Гунечкой просто. Обидишь маленького, а потом бицепс ему пальцем потрогаешь, скажешь «ого-го», он вмиг растает, как Снегурочка на отдыхе в Турции… А Жикин? Самый большой зануда! Ему пока семь раз не скажешь, что он классно выглядит, не успокоится. А скажешь, Жорик мигом утешится, захихикает и, высоко подкидывая коленки, учешет на следующее свидание. Ты, Шурасик, еще терпимый вариант. Можно хотя бы не прислушиваться, что ты говоришь.
— Почему?
— Ну как почему? Ты треплешься всегда в режиме монолога и ответных реплик не требуешь.
— Спасибо. Буду знать, — сухо поблагодарил Шурасик. — А теперь или говори, что тебе надо, или я уйду.
Склепова зевнула и потрогала пальцем нижнюю бронзовую чашу фонтана, с которой как раз сорвалась тяжелая капля. Отражение луня в плоском бассейне дрогнуло.
— Ну и чего ты такой кислый? Просто меду нами? Я девочка рассеянная. Я и своих секретов не помню, что уж о твоих говорить, — сказала она мягким и мирным голосом.
Шурасик быстро взглянул на нее. Ему давно надо было выговориться. Со Склеповой же он почему-то не смущался. Они были разные, как рыба и птица. А рыба и птица относятся к секретам друг друга вполне благожелательно. Хотя бы потому, что их не запоминают.
— Поднимаюсь я вчера в хозкомнату… — начал Шурасик. — Нужен был самостирающий таз, чтобы самому с носками не возиться… Захожу, а навстречу мне, из комнаты, незнакомый человек. Лицо все в буграх, на побитую дворнягу похож. Я отодвинулся, пропускаю его, и он, смотрю, отодвинулся. Я ни с места — и он ни с места. Я ж вижу… такой два часа стоять будет, но первый не пройдет. Я ему русской, и он мне ручкой… «Ах ты, думаю, кисляй!» Шагаю к дверям, и он в ту же секунду навстречу… Веришь?
— Я знаю эту комнату. Там зеркало дурацкое… Ну отодвинул бы! — посоветовала Склепова.
Шурасик подался вперед.
— Ты знаешь про зеркало? Но неужели я и правда… на собаку побитую? А, ну и черт с ним!..
Склепова покровительственно похлопала его по плечу.
— Да ладно тебе, Шурасик! Бывают моменты, когда сталкиваешься с собой как с посторонним, с незнакомым. Эти-то минуты самые честные и есть… Думаешь, я сама себе сильно нравлюсь? Да ничего подобного! Один глаз у меня больше другого, лицо асимметричное. Ты разве не замечал никогда? Волосы не блеск. Нижние зубы кривовато растут, наползают друг на дружку… Надо было пластинку носить, но мы же девочки гордые!
— Ты серьезно? — почти с мистическим испугом спросил Шурасик.
— Думаешь, я стреляюсь из-за этой ерунды? Ничуть, я ношу свою внешность так, что все считают меня красавицей. Так-то вот… А Грызианка Припятская, думаешь, красавица? Выставь ее на конкурс красоты с обезьянами — выше третьего места ей сроду не дадут! И что же? У Грызианки есть шарм, а шарм больше красоты!.. Очнись, Шурасик!
Гробыня брызнула в Шурасика застоявшейся водой из фонтана. Он коснулся языком капель. Ощутил вкус тины и ряски. Гробыня продолжала:
— Или Гроттерша, между нами будет сказано. Что она, красавица? Ну волосы у нее хорошие, не спорю. Зубы ничего, но не блеск. Ноги тоже, положим, не отваливаются, хотя, на мой вкус, джинсы могли быть и попрямее. Вот и все ее плюсы. Теперь минусы. Одевается как бомжиха. Нос — чистый интернационал. Ногти на пальцах грызет. Но при всем том Пуппера завалила, как мамонта. Не хило, да? А все почему? Потому что Таньке плевать, что о ней думают другие. Она абсолютно естественна. Вот и все дела…
Склепова вздохнула, посмотрела на сизые ночные тучи и деловито сказала:
— Ладно, Шурасик, ближе к телу. Дальнейшая философия только после опускания монетки в гадательный аппарат…
Шурасик рассеянно взглянул на нее. Он все еще осмыслял слова Гробыни, пытаясь препарировать все сейчас услышанное с точки зрения логики. Он ощутил вдруг, что Склепова намного мудрее его в человеческих отношениях и глаз у нее куда зорче. «Моя стихия книги. Мертвые опосредованные знания. В бытовых вещах я разве что на ступеньку опережаю банального дауна», — с грустью подумал Шурасик.
— А? — переспросил он, заметив, что Склепова выжидательно уставилась на него.
— …и Б сидели на трубе! Говорю, все, что я несла, — это так, речевые упражнения. Типа сам себе логопед. А теперь слухай сюды, теть Шура, и не урони слуховой аппарат! Сегодня я узнала кое-что странное, вконец запуталась и решила получить халявную консультацию умняшки.
— Мою? — уточнил Шурасик.
— Ясный перец! Других умняшек в нашей кондовой психушке не наблюдается… Сегодня у меня сорвалось днем свидание, и я заскочила в читалку полистать «Сплетни и бредни». Обожаю истории чужого успеха. Была дура-дурой, сопли на кулак мотала, глазки в кучку, языком пол подметала, а потом — хлоп! — и в дамках!.. Может, думаю, и мне замуж за Шейха Спирю выскочить? Личный ковер-самолет, нефть и полный чемодан бриллиантов. Вот только тошнов Спиря страшный, и зубы у него, как у лошади… В общем, листала я журнальчики, мне надоело, и я решила побродить между стеллажами. Зашла вначале в свободный доступ, а потом отправилась к запретным полкам…
— Неужели Абдулла разрешил? — ревниво спросил Шурасик. Он был убежден, что право бродить, где вздумается, кроме преподавателей, имеет только он один.
— Разрешил? — подняла брови Гробыня. — Проснись и пой, лапа! По пятницам у Абдуллы литературная тусовка. Он дюжинами вызывает души умерших поэтов, чтобы было кому завывать рифмованные проклятия. Поэты отплевываются, но на тусняк заявляются с завидным постоянством.
— Думаешь, я не знаю про тусовки! Однажды я даже зачитывал там свою курсовую. Им всем ужасно понравилось. Абдулла сказал, что даже понял некоторые слова, — с гордостью проговорил Шурасик.
— Хм… В общем, я забрела в закрытый доступ и стала искать книжечки про вирусную любовную магию. Вот бы, думаю, весь мир в меня влюбился! А тут — фук! — слышу голос. Угадай чей? Поклепа! Ты сам знаешь, Шурасик, я девушка скромная, мне Гроттерша с Пипой и так все нервы испортили, и лишних истерик мне не надо. Я нырнула за стеллаж и затаилась. Вначале только Поклеп говорил, потом кто-то стал ему отвечать. Я слышу, что это Безглазый Ужас! Остановились от меня — рукой дотянуться. Я затаилась, почти не дышу, только шепчу про себя заклинание временной невидимости, чтоб не засекли…
— И о чем они говорили? — нетерпеливо спросил Шурасик.
Гробыня извлекла зудильник и стала быстро водить пальцем по поцарапанному дну, вычерчивая руны.
— А вот… Я же хитрая девочка!.. Все записала! Как говорят лопухоиды, самый дешевый подслушивающий аппарат лучше самой лучшей памяти!..
На дне миски в сетке царапин появились стеллажи с книгами. Долгое время Шурасик, кроме книг, ничего не различал, и , поняв это, Склепова ткнула длинным ногтем в угол экрана.
— А ты чего ждал? Широкоформатного кино? Я зудильник смогла только боком просунуть.
Шурасик увидел Поклепа и Безглазого Ужаса. Ужас парил в полуметре от пола в заляпанной кровью рубахе, мертвенно-неподвижный и отрешенный. Лишь пустые глазницы пылали сосредоточенной яростью.
