Гробыня облизала губы.
— И не посмотрим. Наш только первый. Вон там есть лестница на второй, но она заложена, — небрежно сказала она, кивая на глухую стену.
В этой небрежности Таня чутко уловила недовольство. Еще бы — вместо восхищения тем, как Склепова устроилась во взрослой жизни, охов, ахов, восторженного блеянья и беготни по трем комнаткам, Гроттерша нарушает правила игры. Позор таким подругам!
— А кто на втором живет? — спросила Таня просто чтобы что-то сказать.
— Откуда я знаю кто? Говорят тебе: заложена лестница, — Склепова ковыряла вилкой в банке с таким раздражением, словно хотела, чтобы котлеты вновь стали фаршем.
— А, понятно! Значит, где-то с улицы должен быть вход, — предположила Таня.
— Входа нет, — сказала Гробыня.
— Как нет?
— А так. Ты же меня знаешь: существуй он, я бы его нашла. Только через ставни, но они вечно закрыты, — уверенно ответила Гробыня.
— А как жильцы второго этажа к себе попадают? — спросила она.
Гробыня пожала плечами.
— А шут их знает как… Может, телепортируют, а, может, вообще из дома не выходят. Ты меня грузишь, Гроттерша! Какая мне, блин, разница, кто живет у меня над головой? Мы с Гуней и дома-то не каждую ночь бываем.
Таня давно знала Склепову, изучила ее до малейших деталей. Голосом Склепова могла ввести в заблуждение кого угодно. Он мог становиться то мягким, то вкрадчивым, то немного обиженным, но, напротив, грозным — и все в течении единственной минуты. Голосу, этому ловкому лгуну, верить не стоило. И поэтому Таня незаметно посмотрела на руки Склеповой. Ага! Хотя голос Гробыни звучит с восхитительной небрежностью, левой рукой она нервно вращает, почти дергает на пальце перстень.
«Темному магу нельзя иметь такие честные руки», — подумала Таня и спросила:
— А если там вообще никто не живет?
Почему-то довольно заурядная история со вторым этажом не давала ей покоя. Должно быть, все дело было в магической интуиции, унаследованной от прадеда и отца.
Склепова с интересом заглянула в пустой стаканчик из-под йогурта, как если бы ожидала найти там по меньшей мере алмаз.
— Нет, кто-то все-таки живет. Пару раз я слышала, как кто-то там озабоченно ходит, что-то бормочет, иногда по утра. И снова — тишина.
— И вы так и не выяснили, кто это? — не поверила Таня.
— Дорогая, — сказала Гробыня с пафосом. — Соседей, которые шумят только раз в месяц, отлично можно терпеть, даже если не понятно, как они попадают в квартиру. Мы с Гуней буяним куда чаще. И вообще ты меня с кем-то путаешь! Я ведущая рейтинговой программы, а не детектив-недоучка… Поговорим лучше о тебе. Как у вас с Валялкиным? Он с тех пор не был в Тибидохсе ни разу?
Таня вздрогнула. У Гробыни был дар выискивать больные мозоли и наступать на них всей пяткой.
— Откуда ты знаешь? — быстро спросила она.
— Пипенция растрезвонила, — кратко ответила Склепова. — Она иногда мне звонит. Порой это «иногда» происходит чаще, чем я успеваю реально соскучиться. Зато с тобой другая история. Заляжешь на дно, да так, что без глубинной бомбы не всплывешь.
— Он мне пишет. И, знаешь, письма у него хорошие. Он становится глубже, развивается. Много думает, читает… — сказала Таня с нежностью.
Гробыня внимательно наблюдала за ней, чуть склонив голову. В этом наклоне головы было затаенное ехидство.
— Так, значит, читает? — переспросила она.
— Читает, — кивнула Таня.
— Развивается?
— Да. Ты что, против?
— Почему против? Я всеми руками и ногами — за! — Гробыня привстала и метко запустила в Гуню огрызком морковки.
— Слышь ты, спина! Учись как надо! Люди сидят себе в буреломе, газетки читают и развиваются! Не пристают к порядочным девушкам!
Гуня, как разбуженный медведь, глухо заворчал с засасывающего диванчика.
— Ты еще не была у него? На встречу выпускников не приглашала? — допытывалась Гробыня.
— Нет.
— Но полетишь?
— Полечу.
— И когда? Завтра с утра?.. Да ладно тебе секретничать, Гроттерша! Я никому не скажу!.. Ну позязя, я же старая боевая подруга! Любишь его?.. О, Гуня, ты видел! Она кивнула! Она его любит!
— Склепова! — укоризненно сказала Таня.
— Что Склепова? Я же не на улице разболтала, а Гуне. А Гуне… Гуне — это все равно, что холодильнику, — оправдываясь, сказала Гробыня.
Не вставая, она телепортировала с полки банку с растворимым кофе и поставила ее перед Таней.
— Хороший гость обслуживает себя сам. Найди себе где-нибудь чашку, — сказала она.
— Ага, спасибо…
— Слушай, Гроттерша, чего-то еще хотела у тебя спросить… А тот второй прихехешник? Ну Пуппер? Пишет-то хоть?
Таня улыбнулась.
— Склеп, у тебя язык без костей!
Гробыня не на шутку заинтересовалась.
— А у тебя что, с костями? Интересная анатомическая подробность! Больше никаких признаний сделать не хочешь?
— Отстань!
— Новенькое такое слово: «отстань!» Миллиард раз от тебя его слышала. Отстану, если скажешь: пишет или не пишет! — напирала Гробыня.
— Ну хорошо, пишет… Каждого четырнадцатого числа, — призналась Таня.
— Как-как? — не поняла Гробыня.
— Каждое четырнадцатое число каждого месяца от Пуппера прилетает купидон, — повторила Таня.
Склепова недоверчиво посмотрела на нее.
— Да говорю тебе! Каждого четырнадцатого числа он присылает мне письмо и букет.
Гробыня присвистнула.
— Гуня, слышишь, как у порядочных людей! Все по датам! Решено: ты будешь носить меня на руках строго по расписанию! Каждого третьего числа каждого месяца! А каждое девятнадцатое число, так и быть, я буду целовать тебя в нос. Повесь себе бумажку на зудильник! — крикнула она.
Вдохновленная новой идеей, Гробыня забегала по комнате.
— С ума сойти… Невероятно! У этих иностранцев мозги какие-то разлинованные… И там в одной линеечке, допустим, отмечено: писать письмо Гроттерше каждого четырнадцатого числа… Наш бы написал пять писем за неделю, ответа не получил и проехали. А этот знай себе строчит… Слушай, а может так правильно? Может, так и надо?
— Что правильно?
— Он тебя приручает, вырабатывает условный рефлекс как у собаки Павлова. Представляешь, какого-нибудь четырнадцатого числа ты не получаешь от Пуппера письмо. Что такое, почему? Забыл? Не мог он забыть! Распсихуешься и примчишься в Магфорд выяснять, что за дела в натуре? Отлынивать? А ну быстро за карандаш, я сказала!
