приведет.
– Это правда, Гроттер? - буравя ее ледяными глазками, спросил Поклеп.
– Честное тибидохское! Клянусь Чумихой и Пипиными прыщами, - сказала Таня.
Сарданапалу она бы не стала дерзить, но Поклеп доводил ее до белого каления. Таня сама толком не могла понять, что с ней происходит.
– А ты не спросила?
– Нет, как-то не пришлось… - покачала головой Таня.
Она хотела добавить, что общаться с огромной полуптицей, которая сразу везде и голос которой похож на трубы Апокалипсиса - удовольствие ниже среднего, но решила промолчать. Скорее всего и сами догадываются, что Симорг не курица. Поклеп и Зубодериха переглянулись.
– Я думаю, что с Гроттер все ясно. Теперь надо решить, что с ней делать. Оставлять ее без наказания было бы неверно. Это полностью развалит дисциплину в школе. И это наказание должно быть поучительным! - твердо сказала Великая Зуби.
Поклеп хмыкнул:
– Чего тут обсуждать? Мое мнение вы знаете. Наша школа не курорт. Или зомбировать, или темное отделение… Я за зомбирование! - заметил он.
– Я за темное отделение. Я сама его заканчивала. Не думаю, что это так ужасно. Мне это пошло только на пользу! - заявила Зубодериха,
Медузия Горгонова приблизилась к Тане. Волосы на ее голове чуть шевелились, но все же - и это вселяло роб кую надежду - не превращались в эмей. Но стоило Горгоновой заговорить, как внутри у Тани все сжалось.
Голос Медузии был холоден и резал, как скальпель:
– Ты знаешь, Гроттер, я родом из Греции. Мне хотелось бы рассказать тебе об одной истории. Некогда Тесей плавал на Крит сражаться с Минотавром. Потом корабль на котором он плыл поставили в акрополе одного греческого города в память об этом событие. Когда одна доска корабля сгнивала или отваливалась, ее заменяли. Через несколько столетий от корабля не осталось ни одной прежней доски, он был целиком новый, но в то же время похож на прежний и тогда философы стали спорить: тот ли это корабль или уже не тот… Вот так и ты - смотрю на тебя и не могу понять: та ли ты или уже не та?…
Таня смотрела пол. Медузия отвернулась.
– Я предлагаю перевести ученицу Гроттер на темное отделение! - твердо закончила она.
Ягге негодующе запыхтела вишневой трубочкой, душистый дым складывался в причудливых зверей, о большинстве из которых едва ли слышал даже Тарарах. В цветастом платке, завязанном на груди, в длинной шуршащей юбке Ягге ужасно походила на старуху цыганку. Вот только подойти к ней и пошутить: 'Позолоти ручку!' - решился бы не каждый. А если бы решился - это была бы самая одноразовая из все шуток.
– Я против! Мой Ягун был на темном отделении - и стал ужасно дерганым… Подержи мы его там еще годок, он бы стал как Гуня Гломов. Или как Шито-Крыто… Зырк зырк во все стороны… Все про всех знаю, никому про себя не расскажу! - проговорила Ягге.
Теперь, когда все уже высказались, последнее слово осталось за Сарданапалом. Академик Черноморов долго молчал, барабаня пальцами по столу. На Таню он упорно не смотрел.
– Мне очень жаль, Таня… Стыдно перед твоим отцом Леопольдом, стыдно перед дедом, но я просто не вижу иного варианта, - наконец произнес он. - Существуют поступки, которые говорят сами за себя, и даже я не в силах что-то изменить. С завтрашнего дня ты будешь учиться на темном отделении,
Таня хотела что-то сказать, но внезапно ощутила, как у нее сдавило горло. Она не могла произнести ни звука.
В горле словно застрял камень.
– И пойми: не мы перевели тебя туда - ты сама перешла… Твои поступки перевели тебя, - добавил Сарданапал.
– Incidis in Scyglam cupiens vitare Charybdim «Ты встречаешь Сциллу, желая избежать Харибды (лат.)»! Докатилась! Позор на мою седую голову! - проскрипел перстень Феофила Гроттера. Здесь прадедушка Феофил слегка передернул: он был лыс как колено лет с тридцати.
– Таня, у тебя есть вопросы? Ты что-нибудь хочешь сказать? - спросил глава Тибидохса.
Таня впервые увидела его глаза. Они - она готова была поклясться - были влажными. Не мы перевели тебя туда - ты сама перешла - словно заново услышала она его голос.
– Н-нет… - деревянными, как после анестизирующего укола, губами выговорила Таня. Если преподы хотят, чтобы она их упрашивала, - этому не бывать! Она не собирается размазывать сопли по лицу и никого умолять. На темное так на темное. Хоть на отделение вуду, если Сарданапалу вpдумается такое завести.
– Ну, нет так нет! Идите, ученица Гроттер! - повысил голос академик.
Медузия взглянула на него с некоторым сомнением.
Желая, вероятно, выдержать строгость, Сарданапал встал, подошел к окну и стал смотреть на драконбольный стадион, по которому с граблями понуро ходили джинны, Моросил противный осенний дождь. Было серо и пасмурно. Небо было точно расплывчатая фиолетовая клякса с потеками туч.
Таня повернулась и пошла к двери.
– Давно пора! Темное отделение давно по ней плакало! - словно сквозь вату услышала она голос Поклеп Поклепыча.
И тут… Таня сама не поняла, что с ней произошло.
– Всего лишь темное? Фи! Между прочим, я уже училась на темном отделении, даже на очень темном!… В школе смертоносной магии Тибидохс И, да будет кое-кому известно, по 'Наложению проклятий', 'Отравлению ядами', 'Порабощению лопухоидов' меня были высшие баллы! - сказала она.
Собственный голос долетал до нее приглушенно, как через подушку.
Таня увидела, что Сарданапал и Ягге с тревогой уставились на нее, и испытала горькую, злую радость. А, какая теперь разница! Ученица темного отделения Татьяна Гроттер может испытывать те чувства, которые пожелает!
– Что я говорил! Эта девчонка самая настоящая дрянь! Надо зомбировать ее и, лишив кольца, сослать к лопухоидам! - торжествующе сказал Поклеп,
– Да куда угодно! Только чтоб вас всех не видеть!!! - выпалила Таня и, сорвавшись с места, выскочила из кабинета академика. дверь захлопнулась за ней. Золотой сфинкс встал на страже. Он рычал, показывая всем своим видом давал знать, что обратно ее уже не пустит. Но она и не стремилась назад. Она мчалась по коридорам Тибидохса так быстро, что встречный ветер сушил яростные слезы на ее лице.
Глава 8
СВЯЩЕННОЕ ЖИВОТНОЕ ДЯДИ ГЕРМАНА
Дядя Герман, Пипа и тетя Нинель сидели в большой комнате и с умилением наблюдали, как Халявий пальцем ноги выковыривает из уха грязь. Разумеется, для нормального человека это было бы трудновыполнимо, но оборотень обладал почти феноменальной гибкостью. Называть же его нормальным никто и не пытался.
– Халявочка, лапочка, ты пальчик не поломай! Бо-бо будет! - проворковала тетя Нинель.
– Тогда, то ись… сама все делай! Только не забывай нежно дуть мне в волосы, а то я не люблю, когда блохи выпрыгивают! Прыг да шмыг, прям замаялсся! - нагло ответил оборотень и развалился на диване, положив голову на колени тете Нинели.
Дурнева ругая себя, что сама напросилась наклонилась и принялась дуть Халявню в его вылезшую шевелюру, одновременно ковыряя в ухе. Дядя Герман и Пипа одобрительно наблюдали за действиями мамули.
После того как Дурневы усвоили, что полуденный бес порой вселяет в Халявия царя Мидаса, чтобы
