окажутся кровь и гной?
– Где ты был вчера ночью? - спросила Таня. Ванька перестал жевать.
– С Ягуном. Потом Ягуна телепортировала бабуся, а я стал латать у пылесоса шланг. В пять утра покормил Тантика и вылетел.
– Значит, у Серого Камня тебя не было? - в лоб спросила Таня.
Ванька перестал жевать и поднял на нее глаза.
– С какой радости? Серый Камень - натуральная помойка для темных магов, больных на всю голову. Разве я не прав? Кстати, а почему ты спросила?
В душе у Тани было ледяное спокойствие, только вилка в руке почему-то прыгала.
– Да так. Просто подумала, как это было бы славно. Ты прилетаешь и делаешь мне сюрприз… Но, видимо, ты вообще не способен на сюрпризы. Ты слишком правильный, - сказала она отрешенным голосом.
Сказала и тотчас пожалела, что обидела Ваньку. Она ожидала его вспышки или оправданий, но обнаружила, что Ванька ее даже не услышал. Притянув к скамье рюкзак, он озабоченно рылся в нем. - Погоди, я забыл сделать Шурасику подарок! Он достал из рюкзака коробку, в которой что-то оживленно возилось, и направился к юбиляру. Юбиляр не терял времени даром. Уже минут двадцать спеной у рта он спорил с Ленкой Свеколт, существовали ли в магическом языке древних мидян долгие гласные и из какого металла их маги выковывали кольца. Спор выходил таким горячим, что поблизости от Свеколт и Шурасика то и дело проявлялись бледные вампирящие духи Подземья. Не прекращая спора, Шурасик или Ленка прогоняли их щелчком пальцев, не давая присосаться к своим полыхающим гневом аурам.
Ванька вручил Шурасику подарок, что-то шепнул и вернулся.
– Кто там был в коробке? - спросила Таня.
– Папоротниковый лешак-лилипут! - пояснил Ванька. - Такие рождаются раз в тысячу лет. Другие лешаки их не любят и сразу убивают. Но этого мне удалось спасти. В мире лешаков ему не место. Пусть живет у Шурасика.
– Ну дела! Я давно заметил: когда человек не знает, куда что-то деть, он это дарит! Если хорошо поразмыслить, то скоро и мусор не надо будет выносить. Подарил его быстренько кому-нибудь, и все дела, - прокомментировал вездесущий Ягун.
Таня выпрямилась. Ей вдруг пришло в голову, что она напрасно все усложняет. В конце концов, Ванька с ней, настоящий, живой Ванька, и если это не повод для счастья, то что вообще может считаться поводом для счастья?
Таня легла в восемь утра, а проснулась где-то около трех. Утром это время уже не назовешь, признать же, что ты проснулся едва ли не вечером, было как-то морально неудобно. Все здравомыслящие ученики Тибидохса, ведущие правильный образ жизни, уже вернулись с занятий и засели за уроки, чтобы пережить следующий учебный день.
Рядом на диване, укрытая с головой, с высунутой из-под одеяла голой ногой, дрыхла Склепова. Та самая Склепова, которая собиралась буянить трое суток без перерыва. Будить ее Таня не стала. Она прекрасно знала, что Гробыня будет лягаться и силой мысли швырять в нее всеми предметами, которые нашарит ее сонное сознание.
Таня оделась, осторожно открыла окно, вытянула из футляра контрабас и выскользнула наружу. Был бесконечно яркий, брызжущий светом октябрьский день. Желтеющий тибидохский парк жадно впитывал солнце. Не так уж и много его осталось до зимы. Воздух был свеж и задумчиво прохладен.
Благополучно миновав Поклепа, который караулил кого-то, скрываясь под подъемным мостом, Таня полетела над парком. Бригада домовых в розовых спецовках расставляла мраморные фигуры, которые из вредности посбивала ночью нежить. Рядом с видом победителя потрясал копьем Готфрид Бульонский, отважный покоритель нежити и сердца Великой Зуби.
На траве у пруда сидел розовощекий молодец в красной рубахе. Над ним, размахивая кулаками, навис негодующий Тарарах. Таня снизилась, желая узнать, в чем дело.
– И не стыдно тебе! Ты же Финист! Чего за воробьями гоняешься? Инстинктов не можешь сдержать? Тоже мне Сокол Ясный! Тьфу! - гремел питекантроп.
Финист не отвечал, смущался и отплевывал забившиеся между зубов воробьиные перья. Временная потеря памяти и чрезмерная горячность - извечная проблема всех невольных оборотней. Кто живого мясца не едал, тот и оборотнем не бывал.
– Почто птичку небесную обидел, аспид? - спросила Таня, спрыгивая с контрабаса.
У нее были хорошие отношения с Финистом. Финист улыбнулся и помахал ей рукой. Мало-помалу Тарарах успокоился.
– В общем, чтобы в последний раз! А то тоже моду взял. Канарейку в прошлый раз у меня прибацал, - буркнул он довольно миролюбиво.
Финист ушел.
– Ты не Ваньку ищешь? Он у Пегаса в конюшне. Конь совсем измордован. Лопату в руке у меня увидел - отскочил, чуть перегородку не проломил. Чем только его не колотили. Обязательно навещу его хозяев.
– Давай я слетаю с тобой, - предложила Таня.
– Нет, - мотнул упрямой башкой Тарарах. - У нас с этими уродами будет разговор сугубо фо мэн, как говорит твой Гурий.
– В сотый раз напоминаю: Гурий не мой. Он общественный, - сказала Таня.
Она села на контрабас и полетела в конюшни искать Ваньку. Конюшни были пристроены к глухой стене драконьих ангаров. Это было не самое удачное расположение для конюшен, поскольку лошади чуяли драконов и шарахались, а драконы чувствовали коней и в дни, когда их не кормили перед матчами, испытывали к своим соседям совсем не бескорыстный интерес.
Ваньки в конюшнях не было. Похоже, он уже закончил дела и умчался куда-то. Таня постояла, погладила Пегаса по грустной морде, по носу, на котором росли длинные и смешные седые волосы, и внезапно испытала желание писать стихи или, на худой конец, дневник. Желание было таким сильным, что, не имея с собой записной книжки, Таня едва не бросилась нацарапывать нахлынувшие мысли прямо пальцем на земляном полу. К счастью, она вовремя вспомнила, что находится рядом с представителем рода пегасов, и, поняв, в чем причина ее порыва, успокоилась.
Когда Таня вернулась к оставленному снаружи контрабасу, первым, что бросилось ей в глаза, была вставленная между струнами записка. Очень краткая.
'ЖДУ тебя в половине первого на крыше Башни Призраков. Приходи одна. Я'.
Просто 'я' - и никакой подписи. Едва Таня дочитала записку, как лист вспыхнул и осыпался пеплом. Таня огляделась в надежде, что еще увидит того, кто написал ее. Где-то недалеко шастали с ведрами джинны-драконюхи, ворочался в ангаре недовольный Гоярын, однако Таня уже понимала, что выяснить что-либо будет непросто.
Все же она подошла к джиннам и спросила, не видели ли они, кто крутился возле ее контрабаса. Драконюхи замотали головами. Лишь один плосколицый джинн остановился и поставил на землю ведро со ртутью.
– А что такое, струны порезали? - спросил он с внезапным интересом,
– Нет, - сказала Таня.
– Нацарапали чего? Спереть хотели?
– Нет.
Драконюх разочарованно вздохнул.
– А-а-а, ясно… Молодой человек вроде какой-то подходил, - сказал он и снова взял ведро.
– Какой молодой человек? Как он выглядел?
– Да шут его знает! Для нас все маги на одно лицо! Разве не так вы говорите о нас, о джиннах? - сказал драконюх и противно хихикнул.
Пять секунд спустя он уже затерялся в толпе других драконюхов и стал совершенно неотличим от
