На борту «Кузнечика» присутствовал опытный летчик, десятки раз поднимавший в небеса истребитель, но и его опыта было явно недостаточно для правильного вывода в заданный коридор траекторий космического аппарата. Поэтому самой тяжелой штуковиной на борту, не считая топливных баков с их содержимым, являлась электронно-вычислительная машина марки «Пламя». Это была не какая-то специальная разработка, ее копии применялись в подводных лодках, и в центрах управления самолетами-перехватчиками, и бог знает где еще. Естественно, она отличалась от своих сестер введенной программой и загруженными данными. Ее быстродействие рассмешило бы сейчас многих, не только профессиональных программистов, а холодильные габариты вызвали бы кислую мину или, наоборот, – внушили бы уважение, как восхищает взоры позолоченная карета. Тем не менее не только посадочная система, но и орбитальный корабль были вынуждены в те времена таскать с собой это чудовищное весовое дополнение. Их наличие выливалось для ракеты-носителя в десятки тонн дополнительного топлива, но куда было деваться?
Альтернативная модель решения проблемы посадки, взлета, а главное, стыковки включала в себя передачу функций подсчета Земле. Но извините, переправка данных на материнскую планету, а затем обратная пересылка ответа забирала около трех секунд – непростительная потеря времени при скоростях более километра в секунду. Кроме того, нельзя забывать, что Земля вращается, а значит, родной ЦДКС может находиться совсем не там, где надо. И тогда за счет дополнительных передаточных звеньев в виде специальных судов, работающих на космос, запаздывание необходимого ответа увеличивалось. Помимо того, кое-какие маневры космические корабли осуществляли на затененной стороне естественного спутника. Что прикажете делать? Подвешивать там загодя специальный селеноцентрический ретранслятор? Короче, без находящихся на борту электронных вычислителей делать в космосе нечего: ракеты должны стыковаться и совершать посадки с первого захода, а не жечь топливо тоннами в повторении попыток (что, еще раз напоминаем, в условиях выброса его на лунные орбиты равнозначно сотням и тысячам тонн сожженным на взлете с Земли). Да и вообще, ошибки в вакууме могут стоить гораздо дороже. А при посылке людей это жизнь или смерть. Банально, но факт!
Однако вычислительные машины – всего лишь инструменты для расчетов, в них заложены алгоритмы и формулы, но вот данные они должны откуда-то получать. Их дают люди, а также размещенные на борту приборы. Так вот, к таким приборам и относились пружинные весы. Возможно, они устроены проще, чем радар, но их данные просто необходимы при подготовке к взлету.
Вот здесь и возникла сложность. После того как на весы взгромоздился ящик с Аномалией (алюминиево-титановые санки, как и планировалось, оставлялись на планете), выяснилось, что взвесить его точно не получается. Что-то здесь было не так. Однако напрашивающиеся подозрения в неисправности весов не подтвердились: неоднократно взвешенный для пробы Гагарин, вместе со своим двенадцатислойным скафандром, потянул положенные на Луне двадцать шесть.
Конечно, мало ли чего можно ожидать от неизвестного доселе науке предмета. Тем не менее сбой весовых характеристик при взлете вел к неминуемым отработкам ошибок при выходе на заданную орбиту. Топлива на лунном модуле было вообще-то тютелька в тютельку. Естественно, по первоначальному плану, активным партнером при стыковке назначался орбитальный корабль. Но ведь и в нем количество горючего не безгранично, ведь в будущем ему еще потребуется разогнаться до второй космической скорости. А самое главное, диапазон изменений веса после передачи на Землю привел к предположению о возможности еще большего изменения амплитуды. В принципе, требовались новые данные, но посадочный модуль не мог покоиться на Луне сколько душе угодно – имелся четко расписанный график проведения полета, и взят он был не с потолка, а в результате точного расчета положений двух космических аппаратов, Земли и Луны. Кроме того, «Кузнечик» Гагарина имел ограничение в ресурсе не только топлива, но и кислорода, воды, пищи, а также энергии, накопленной в аккумуляторах, – в отличие от орбитального корабля, он не имел солнечных батарей.
Перед ЦУПом вырисовалась абсолютно не предусмотренная полетным графиком проблема. Ну а здесь, в Море Ясности, посреди кратера Лемонье, она встала во весь свой неохватный рост.
Глава 33
Космотуризм
Теперь, может, в погоне за наживой, а может, из желания искупить свою вину перед президентом и республиканской партией, экипаж «Аполлона-13» нарезал окружности вокруг Луны. Причем эти окружности, а точнее эллипсы, размещались относительно одного из фокусов таким образом, что своей приближенной частью оказывались над Морем Ясности. По другую же сторону, то бишь в апоселении, корабль циркулировал над неведомыми землянам кратерами, поскольку те области спутника никоим образом с Земли не наблюдались даже благодаря столь путаному явлению, как либрация. Вообще-то, по большому счету, американскую администрацию интересовало не все Море Ясности, а конкретно кратер Лемонье, однако злосчастный «Аполлон-13» имел слишком ограниченный ресурс, а потому не мог после каждого очередного оборота подстраивать свои орбитальные параметры под желания стратегов. Естественно, если бы дело происходило на Земле, то, вследствие ее вращения, планетолет уже через пару оборотов с неизбежностью оказался бы над совершенно ненужными районами просто в результате быстрой суточной раскрутки материнской планеты. Однако Луна – штука медлительная, поэтому даже после нескольких проходов над ней космические соглядатаи все еще ныряли и ныряли в переселении лишь приблизительно там, где следует.
Поскольку даже в первоначальной наводке на кратер Лемонье и в проскальзывании в шестидесяти километрах от его центра астронавты все едино не могли ничего толком рассмотреть, то текущее смещение их «ныряний» на сто пятьдесят километров в сторону ничуть не умаляло результатов наблюдения. Так что в общем-то покрикивания командира Ловелла на подчиненных, с одинаковым рвением тратящих фотографические кассеты и в переселении, и в апоселении, не давало ничего.
– Вы – звездные дурни, – говорил бывший ас-истребитель своим пилотам-коллегам. – Какой смысл тратить пленки на лунный рельеф? Если мы ошибемся при ввинчивании в «коридор» во время входа в атмосферу, от корабля не останется ничего.
– Тем более, начальник, – ответствовал ему на это пилот лунного модуля Фред Хейз, – зачем же нам в самом деле беречь эту чертову пленку? Вам хорошо, вы уже здесь бывали, кружили вокруг старушки Луны, – он имел в виду полет командира на «Аполлоне-8» в шестьдесят восьмом. – А вот нам тут все внове. Вот смотрите, какой милый кратер. Кто, кроме нас, когда-нибудь заметит его с такого расстояния? – и они с Джеком Свайгером, безработным ныне пилотом командного модуля, бросались наперегонки к иллюминатору и снова, в духе соревнования, начинали щелкать штатными «Кодаками».
И тогда Джим Ловелл переставал ворчать, отодвигался прочь и, кутаясь в склеенное из страниц инструкции двойное бумажное одеяло, пытался дремать, причем не из-за того, что хотел спать, а в целях экономии дефицитного кислорода. До «подхода» к кратеру Лемонье было еще далеко. Там придется смотреть не только в иллюминатор, а еще и в перископ. Толку, конечно, мало, ибо, не имея в наличии ничего мощнее военного бинокля, рассчитывать было не на что. Однако техническая разведка АНБ очень надеялась, что стопроцентное и тренированное зрение астронавтов сумеет по крайней мере засечь посадки и взлеты советских кораблей: ведь выхлопы ракетных двигателей наблюдаются далеко, тем более в условиях безжизненности Луны.
Щелчки фотоаппаратов ничуть не досаждали дремлющему Ловеллу. Наоборот, они создавали фон, который в условиях молчания двигателей и из-за отключения большинства аппаратных шкафов строил в подсознании хоть какую-то иллюзию безопасности. Сами фигуры лихорадочно мечущихся между иллюминаторами коллег также не досаждали Ловеллу. В обитаемой кабине висел плотный туман, созданный сочетанием дыхания астронавтов и отключенным из экономии отоплением.
Глава 34
Завещание
Чем отличается летчик-испытатель от обычного человека? Тем, что в решительную минуту он не занимается перебором вариантов, а сразу видит единственно правильное решение, ибо времени на прикидки у него обычно нет. Юрий Алексеевич Гагарин тоже обладал этим волшебным свойством. И, следовательно, пока в далеком, отстоящем на целую световую секунду ЦУПе судили да рядили, он, имея гораздо меньше данных и гипотез, чем там, потому как, разумеется, далеко не все из обсуждаемого доводили до его сведения, принял единственно верное решение. Возможно, имея время, удалось бы изобрести нечто менее фатальное, однако в варианте «пал или пропал» перехлест был все-таки более желателен. Поэтому, когда из ЦУПа в очередной, уже неизвестно какой раз потребовали произвести взвешивание Аномалии, Гагарин ответил, что устал. На удаленной Земле произошло замешательство, а Гагарин приступил к разгрузке посадочной капсулы.
Работа заняла у него час. Он выгрузил пищу, воду, кислородные баллоны, в общем все, относящееся к жизнедеятельности существа, порожденного ласковостью планеты-матери. Затем он закрепил зловредный ящик с Аномалией, передвигая его с некоторым трудом. Слава предусмотрительным инженерам, он делал это с помощью пристегивающейся к корпусу лебедки. Кстати, после выполнения своей недолгой работы лебедка, как многое другое из оборудования, был принесена в жертву Луне.
Неизвестно, что творилось в далеком Центре управления, когда Юрий Алексеевич внезапно вышел на связь.
– По первоначальному плану взлет через полчаса, – доложил он известную там истину. – Я приступаю к введению исходных данных, в том числе и по весовым характеристикам. Капсула будет взлетать в автоматическом режиме.
– Почему? – наивно, а может быть, холодея догадкой, спросили оттуда.
– Нельзя рисковать всем на свете. Я вынужден остаться, – спокойно доложил Гагарин. – Я ведь говорил, что приехал. Насчет знамени не беспокойтесь, у меня хватит времени его развернуть. Привет Сергею Павловичу Королеву.
На этом сеанс связи с Землей, в котором доводилась информация, понятная только людям, завершился. После этого пошли наборы цифр, относящихся к показаниям приборов. Затем то же самое повторилось в отношении выскочившего из-за лунного горизонта орбитального корабля. Правда, после обмена цифровой информацией между электронными машинами Гагарин пожелал Волкову успехов.
– Теперь ты один, Владислав Николаевич. Придется попотеть за двоих. Не подведи меня.
После этого Юрий Гагарин перевел приборную панель в режим автоматического пилотирования. Как раз в этом не наблюдалось ничего необычного, наоборот, именно в таком режиме в основном и должна была работать аппаратура, иное считалось чрезвычайной ситуацией. А отсутствие на борту человека? Извините, но для напиханных в нутро «Кузнечика» механизмов «человек» не звучит гордо, он просто часть груза, и не более того.
Глава 35
Наблюдатель
Теперь там, в закупоренной капсуле, находящаяся на связи с ЦУПом и с орбитальным кораблем посредством ЦДКС, ЭВМ сама решала, когда лучше всего произвести старт. Гагарин знал – он сам сделал некоторые переключения на панели «Пламени» по указанию смирившейся с его решением Земли, – что вариацию изменения веса груза на борту удалось обойти, только введя в программу взлета новую производную и несколько измененный алгоритм. Это увеличивало возможный допуск, но все же предположительно вело к попаданию капсулы в новый, расширенный коридор встречи с орбитальным кораблем. Кроме того, за счет солидной, непредусмотренной разгрузки «Кузнечика» у него появился неожиданно большой запас топлива для маневров на взлете. Наверное, это было очень здорово, ибо теперь диапазон колебаний веса Аномалии удалось бы нейтрализовать с гораздо большей вероятностью.
Пока оставленный человеком корабль готовился к отправлению, Гагарин не стоял, опустив руки и любуясь. Он устанавливал, врывал в неожиданно упругий
