Услыхав это известие, Ингольф слегка побледнел, чего, впрочем, никто не заметил. Он один понимал, что нужно английской эскадре в норрландских водах.
— Какая дерзость!? — с гневом вскричал Гаральд. — Что же, в них стреляли?
— Никак нет, ваша светлость. Начальник караула Нюстен не посмел этого сделать, но зато протянул цепи у адских ворот, и английский корабль принужден был остановиться.
Адскими воротами называлось то место канала, где он суживался до пятидесяти метров, так что тут можно было заграждать вход цепями, разматывая их при помощи ворота.
Матрос продолжал.
— Командир корабля велел на это сказать, что завтра на рассвете он наведет свои пушки и разобьет цепи, если его не пропустят добровольно. Нюстен отвечал, что при первой же подобной попытке он откроет огонь со всех батарей и пустит английский корабль ко дну.
— Это хорошо! — вскричал Гаральд. — Этим он загладил свою нерешительность в начале столкновения… Продолжай…
— Затем, ваша светлость, начальник караула отправил меня к вам с рапортом и за приказаниями.
Гаральд тут же продиктовал своему секретарю следующее письмо:
«Герцог Норрландский, верховный владетель фиордов и берегов, входящих в состав герцогства, предписывает командиру английского корабля, ворвавшемуся в Розольфский фиорд, немедленно удалиться из вод герцогства под опасением насильственного удаления оттуда. О том же самом предупреждается и вся эскадра, которой сим предписывается раньше восхода солнца оставить розольфские воды».
«Гаральд XIV, герцог Норрландский».
По роковой случайности имя Биорнов опять не было произнесено, так что Ингольф по-прежнему остался в неведении, что его гостеприимные друзья и есть именно те Биорны, которым собирался мстить Красноглазый Надод, до сих пор подробно не рассказавший Ингольфу о своих врагах.
Одно слово могло бы все объяснить Ингольфу, но это слово не было сказано. Достаточно бы было герцогу подписаться своим родовым прозванием, но он, как на грех, подписался только личным именем и проставил свой титул. Все как будто нарочно благоприятствовало мстительным замыслам Надода.
— Как объяснить такую неслыханную дерзость? — сказал Ингольфу старый герцог. — Ведь это чудовищно: англичане пользуются слабостью современной Европы и присвоили себе право заходить во все порты для осмотра. Я не намерен подчиняться такому унижению. У меня самого есть шесть кораблей, при помощи которых я могу, если окажется нужным, охранить от пиратов свои рыбные ловли. Я сумею всякого заставить уважать независимость Норрландского герцогства, торжественно признанную Кольмарскою унией.
— Я вас вполне одобряю, ваша светлость, — сказал Ингольф. — Невозможно терпеть такую наглость тем более, что в вашем распоряжении находится семь кораблей — число, равное численности английской эскадры, пришедшей в фиорд.
— Вы ошибаетесь, капитан, — возразил Гаральд, — у меня не семь кораблей, а только шесть. «Сусанна» — увеселительная яхта, и она не вооружена.
— И все-таки, ваша светлость, у вас семь кораблей, считая мой бриг, которому вы, разумеется, позволите принять участие в битве с англичанами.
— Как! Вы решитесь принять участие в битве! — вскричал в изумлении Черный герцог. — Но ведь вы можете за это ответить перед своим правительством.
Если б Ингольф последовал тому, что ему подсказывала его рыцарская натура, он бы воскликнул:
— Не хочу вас больше обманывать: англичане пришли в фиорд ради меня. Я капитан Вельзевул. Вступив в битву с англичанами, вы будете защищать не столько себя, сколько меня. Если хотите, выдайте меня англичанам, и король их немедленно пришлет вам орден Подвязки; от Англии не отстанут и другие державы: Швеция даст вам орден Железной Короны, Пруссия — Черного Орла… Берите меня. Прикажите арестовать за вашей трапезой капитана Вельзевула.
Но он подумал немного и промолчал. Собою он имел право рисковать сколько угодно, но теми храбрыми матросами, которых он сам же превратил в пиратов, не имел ни малейшего права. Далее он вспомнил клятву, торжественно данную Надоду, и покорился судьбе.
— Вы не отвечаете? — сказал герцог, с уважением отнесясь к этой задумчивости.
— Я все придумывал, как бы избежать тех последствий, на которые вы мне указали, — возразил Ингольф, пришедший, наконец, к определенному решению, — и придумал. Я буду сражаться под вашим флагом, и никто не узнает, кто я такой на самом деле.
Пират произнес эти последние слова с какой-то странной улыбкой, смысла которой не понял никто.
— Браво, капитан! — вскричал с юношеским пылом герцог. — Это будет уже третья морская битва за честь герцогства Норрландского. Датчане и голландцы кое-что помнят об этом…
Олаф и Эдмунд, радуясь случаю померяться с англичанами, горячо пожали Ингольфу руку.
— Если мы их победим, — сказал старый герцог на ухо Анкарстрему, — это будет очень хорошо для наших планов.
— В Швеции и Норвегии это вызовет всеобщий восторг, — отозвался Анкарстрем. — Тогда нет никакого сомнения, что сейм выберет в короли Эдмунда.
Эти слова были сказаны так тихо, что их расслышал только Гаральд, и лицо его озарилось улыбкой радости и гордости.
XV
Было решено, если англичане не уйдут, сразиться с ними в розольфских водах, под защитою небольшого укрепления на мысе.
Присланный Нюстеном матрос ушел, унося ультиматум герцога англичанам и приказ начальнику караула. После этого все разошлись по своим комнатам, а Ингольф вернулся на свой бриг. Олаф и Эдмунд выпросили у отца, чтобы их новому другу было вверено общее начальство над эскадрой, так как он был тут всех опытнее, потому что участвовал в настоящей, большой войне. Возвратясь на свой бриг, Ингольф на палубе встречен был Надодом, который ждал его с нетерпением. Красноглазый тоже собирался дать битву всему тому, что было в Ингольфе благородного и великодушного, и не был при этом уверен в победе. А между тем победа для него была необходима, так как другой такой случай утолить свою ненависть к Биорнам уже не мог больше представиться. Вместе с тем Надод, в случае успеха предприятия, получал и прощение за все свои преступления, а это тоже было для него очень важно. С этой амнистией и с миллионами, награбленными в Розольфсе, негодяй рассчитывал вновь появиться в обществе, высоко держа свою преступную голову, над которой давно был занесен топор палача. В случае неудачи Надод решился хладнокровнейшим образом убить Ингольфа и, приписав его смерть розольфцам, воззвать к матросам брига о страшной мести обитателям замка.
Настала одна из прекраснейших полярных ночей. На небе засияли мириады звезд, отражаясь золотою пылью в темных водах фиорда. Теплый ветер, пропитанный острым ароматом моря, тихо колебал высокую степную траву скога, в которой стоял смутный сонный гул уснувшей природы — жужжание насекомых, шелест листьев, ропот ручейков среди мха, а в ветвях трепетнолистной осины заливался северный соловей, прерываемый по временам громким, нескладным кваканьем болотных лягушек.
Вдруг по всем окрестностям замка громко прокатился рокот норвежской военной трубы, сзывавшей всех розольфских моряков, рыбаков и вассалов на защиту замка.
Надод не понимал значения этих звуков, но, тем не менее, сердце у него сжалось недобрым предчувствием. Он и без того уже был встревожен тем, что Ингольф слишком долго, по его мнению, не возвращается.
